Михаил Гальцов - Сейд

Бирюков, возмущенный до глубины души всеми сложившимися обстоятельствами не выдержал и приказал произвести допрос с использованием воды и половой тряпки.

В подвальном помещении, где производились допросы обвиняемых, шамана положили спиной на стол и крепко-накрепко к нему привязали. Дюжий Шалаев взял грязную тряпку, разжал шаману зубы лезвием финки, и один конец тряпки вставил в глотку пособника империализма. Глаза шамана выражали первобытную дикость и полное непонимание происходящего. Вторым концом тряпки умелец-сержант закрыл шаману раздувающиеся ноздри. Потом медленно-медленно сержант начал лить воду на ткань. Тряпка все больше набухала водой, шаман пытался глотать, но ничего не получалось.

Бирюков на все это дело смотреть не захотел, поднялся к себе в кабинет и стал читать большую хвалебную статью о сталинском соколе – товарище Чкалове. По прочтении статьи следователь спустился в подвал и застал там такую картину: из носа и ушей шамана текла темная, похожая на вишневый ликер кровь, а Шалаев медленно-медленно продолжал лить воду на тряпку. Выражение лица Шалаева при этом было похоже на выражение лица пятилетнего ребенка, наколовшего на булавку гудящего майского жука.

– Отставить!!! – фальцетом закричал Бирюков, и удивленный сержант застыл по стойке «смирно» рядом с пускающим кровавые пузыри шаманом. Графин при этом он аккуратно поставил на край дрожащего от человеческих конвульсий стола. Графин сорвался с края, хлопнул об пол, и мелкие стеклянные брызги полетели на черный кожаный глянец бирюковских сапог.

– Шалаев, быстрее доктора сюда! Бегом!

Забухали по коридору грузные шаги. Лейтенант сорвал с лица шамана окровавленную тряпку и бросил на пол. С отвращением посмотрел на сведенное судорогой татуированное тело и громко выругался. Ему показалось, что он чувствует на себе чей-то внимательный и злобный взгляд. Следователь огляделся по сторонам – в комнате никого не было. Он машинально расстегнул, висящую на портупее потертую кобуру, вытащил револьвер и взвел курок, ставшими вдруг непослушными, пальцами.

Дверь резко открылась, и в комнату вкатился низенький толстый человек в белом халате, сопровождаемый запыхавшимся сержантом. В одной руке человек держал пузатый акушерский саквояж, а другой вытирал блестящие от жира губы. Когда доктор обедал, ни одна живая душа не рисковала его тревожить, а тут… Доктор бросил саквояж на пол и недовольно уставился на бездыханного шамана.

– А что, батенька, без этого совсем нельзя?! – доктор указал глазами на валяющуюся на полу тряпку – есть же множество более гуманных методов воздействия на человека, например – гильотина.

– Шутить изволите, Станислав Германович? А нам тут ваших шуток не надо! Нам нужно, чтобы вы, товарищ доктор, занимались своим делом и всячески помогали при помощи своего опыта и знаний выявлению преступных элементов и разной прочей сволочи! Сделайте же что-нибудь скорее!

Доктор заметил, что Бирюков держит в руке наган со взведенным курком, и рука эта дрожит мелкой дрожью.

«А ведь может и застрелить, сукин сын!» – подумал доктор и схватился за руку шамана. Немного подержал запястье, бросил, воткнул в свои, поросшие седым волосяным мхом, уши трубочки стетоскопа, а круглый металлический диск приставил к шаманской груди. Слушал доктор колдуна несколько минут, которые Бирюкову показались если не вечностью, то целыми сутками. Бирюков слышал, как стучит в груди его собственное сердце, и ему казалось, что оно сейчас вылетит наружу и запрыгает по скользкому кафельному полу, оставляя за собой причудливый розовый след.

Голос доктора вывел следователя из оцепенения.

– Мне кажется, батенька, что ваш колдун жив. Сейчас я сделаю ему укольчик, а вы, будьте любезны, его развязать, уложить на койку и не тревожить в течение последующего дня. Авось оклемается. Хотя, как говорится, на все воля божия!

Бирюков гневно посмотрел на доктора. Человек этот Бирюкову давно никакой симпатии не внушал, так как слыл вольнодумцем, и не был до сих пор расстрелян только лишь по причине своих исключительных профессиональных качеств, к тому же слуга Гиппократа представлял собой когорту «бывших», а Бирюков был убежденным марксистом-ленинцем и ярым атеистом. И ещё: за последние полгода, изучая архивные документы для служебного пользования, Бирюков проанализировал массу ценной информации. Ценность её состояла в том, что позволяла окончательно и бесповоротно разоблачить доктора, как агента немецкой разведки, и расстрелять. Оказалось, что родословная Станислава Германовича берёт своё начало от первых немецких поселенцев на русском севере. Предки доктора ещё при царе Петре Первом приняли российское подданство и навсегда осели в Немецкой слободе, что была ими построена в Архангельске. До 1914 года отец доктора Герман Карлович Литке имел один лесозаготовительный и два деревобрабатывающих завода, но сын почему-то решил стать врачом. Выучившись в Петербурге, он вернулся домой, а тут как раз грянула война. Герман Карлович скоропостижно скончался от сердечного приступа, и дело пришлось продать. Станислав Германович имел в городе множество клиентов, что помогало ему безбедно существовать и заводить весьма полезные знакомства. Одним из таких знакомых был хозяин экспедиторской конторы «Книпп и Вернер» – Ганс Книпп. Всё бы хорошо, но на контору обратила внимание служба военно-морского контроля (так в ту пору называлась военно-морская контрразведка). Основанием для повышенного внимания к мирным немцам послужил ряд событий, произошедших в 1916 году в Архангельске. В начале июля «по невыясненным причинам» произошёл пожар, который уничтожил большие продовольственные склады вместе с хранимым там провиантом. Затем полыхнула кабельная станция в Александровске, обеспечивавшая телеграфное сообщение между Россией и Англией. В октябре у двадцатого причала грохнул взрыв, который развалил на куски полпарохода «Барон Дризен», повредил «Рекорд» и «Earle of Farfor», снёс десятки жилых домов, шкиперские склады и близлежащую электростанцию. Погибло более тысячи человек, а 1166 получили ранения. В ноябре при аресте Ганс Книпп был застрелен в собственной конторе русским жандармом. Станислава Германовича арестовали и спустя несколько дней с извинениями отпустили на свободу за неимением улик.