Рэй Брэдбери - К чикагской впадине

- Не плачьте, - сказал старик. - Мы больше не будем голодать. Мы отстроим города. Послушайте, я вовсе не хотел вас расстраивать, я просто рассуждал: "Куда мы идем, что мы делаем, что мы наделали?" Вы не меня били. Вы хотели обрушиться на что-то другое, а тут я подвернулся под руку. Смотрите, я уже сижу. Со мною все в порядке.

Парень перестал плакать и уставился на старика. Тот силился улыбнуться окровавленными губами.

- Ты... ты больше не будешь приставать к людям! - сказал он. - Я найду кого-нибудь, чтобы тебя забрали!

- Подождите! - Старик приподнялся на колени. - Не надо.

Но юноша уже убежал, крича, словно безумный.

Скорчившись, старик ощупал ребра, заметил среди щебня свой окровавленный зуб, с сожалением потрогал его.

- Болван, - раздался голос.

Старик поднял голову.

У дерева неподалеку стоял сухощавый мужчина лет сорока, на его длинном лице виделись усталость и, пожалуй, удивление.

- Болван, - повторил он.

- Вы были здесь все это время и ничего не сделали? - задыхаясь, спросил старик.

- Что же мне, бросаться на одного дурака, чтобы спасти другого? Ну нет, - он помог старику подняться и отряхнул его. - Я без толку не дерусь. Пошли отсюда. Идемте ко мне домой.

- Зачем? - прохрипел старик.

- Затем, что мальчишка сейчас вернется с полицией. А вы слишком редкостная птица, чтобы так запросто им доставаться - я весь день хожу за вами, смотрю и слушаю. Я, слава богу, наконец-то нашел вас, а вы выкидываете этакие фокусы. Что вы ему наговорили? Отчего он взбесился?

- Я говорил о лимонах и апельсинах, о сладостях и сигаретах. Я только было собрался помянуть о детских вертушках, вересковых трубках и безопасных бритвах, а его уже прорвало.

- Трудно его осуждать. Я бы на его месте тоже вас побил. Идемте, время дорого. Слышите сирену? Быстрее же!

И они поспешили вон из парка.

Он пил домашнее вино, это было нетрудно. А вот с едой пришлось подождать, пока голод не пересилил боль в разбитых губах. Он прихлебывал и кивал.

- Чудесно... превосходно... большое спасибо.

Незнакомец, что утащил его из парка, сидел теперь напротив, за небольшим кухонным столом. Его жена постелила видавшую виды скатерть, расставила тарелки, все в склейках.

- Битые, - сказал муж. - То-то звону было!

Жена чуть не выпустила тарелку из рук.

- Успокойся, - сказал мужчина. - Никто за нами не следит. Итак, почтеннейший, рассказывайте, зачем вам понадобился венец мученика? Вы - личность известная. Многие хотят встретиться с вами. Я, к примеру, хотел бы знать, отчего вы ведете себя так, а не иначе. Ну?

Но старик видел только тарелку перед собой. Двадцать шесть, нет, двадцать восемь горошин! Невероятно много! Он снова пересчитал их, словно четки на молитве. Двадцать восемь славных зеленых горошин, а рядом - несколько трубочек спагетти, задираясь вверх, словно на диаграмме, показывали, что все превосходно. Правда, трещина пониже утверждала, что дела идут - хуже некуда. Старик витал над едой, словно гигантская пчела, ненароком залетевшая в этот холодный, но гостеприимный дом.

- Эти двадцать восемь горошин напомнили мне один фильм. Я его видел еще ребенком, - сказал он наконец. - Комик... Вам знакомо это слово? Ну, словом, один чудак встречает в пустом доме среди ночи лунатика и...

Муж и жена вежливо посмеялись.

- Нет, нет, соль не в этом. Лунатик усаживает комика за совершенно пустой стол - ни ножей, ни вилок, ни еды - и объявляет: "Кушать подано!" Комик, опасаясь, что лунатик прибьет его, решает подыграть. "Великолепно!" - восклицает он, пережевывая невидимые яства. "Божественно! - восхищается он, глотая воздух. - Чудесно!" Ну... теперь можно смеяться.

Но супруги молчали, глядя на скудную еду и убогие тарелки.

Старик покачал головой и продолжил:

- Наконец, увлекшись, комик объявляет: "А вино нежное, как персик! Просто чудо!" - "Персик?! - вскрикивает безумец, доставая револьвер. - Здесь нет никакого персика! Вы с ума сошли!" И стреляет комику в зад.

Наступила тишина. Старик поддел самодельной вилкой первую горошину и долго любовался ею. Он поднес ее ко рту и...

В дверь постучали.

- Спецполиция, - раздался голос.

Дрожащими руками женщина тихо убрала третий прибор.

Мужчина поднялся из-за стола, подвел старика к стене. Одна из панелей со скрипом отошла, старик шагнул в темноту, панель вернулась на место, и он стал невидимым. Послышались возбужденные голоса. Старик представил, как полицейские в темно-синей форме с оружием наготове осматривают зыбкую мебель, голые стены, пол, покрытый хрустящим линолеумом, окна с картонками вместо стекол - осколки цивилизации, выброшенные на пустынный берег огненным прибоем войны.