Рэй Брэдбери - Первая любовь

На закате он достиг перевала. Музыки было не слышно, запаха тоже не слышно. Вздохнув, он присел на минутку передохнуть, прежде чем начать спуск по ту сторону гор. И закрыл глаза.

Белое лицо снизошло к нему сквозь зелень воды.

Он поднял пальцы к глазам, ощупал их сквозь веки.

Белые руки тянулись к нему, преодолевая силу прибоя.

Он вскочил, подхватил узелок с ценностями и чуть было не двинулся дальше - но тут ветер переменился. Слабым-слабым эхом до него долетела музыка - сумасшедшая, металлическая, громовая, но теперь удаленная на много миль. И последняя капелька аромата духов каким-то образом отыскала путь наверх среди скал...

Когда взошли луны, Сио повернулся и двинулся - почти на ощупь - назад, к пещере.

Пещера показалась холодной и чужой. Он развел огонь и наскоро поужинал хлебом и дикими ягодами со мшистых окрестных скал. Как быстро, едва он покинул пещеру, она остыла и сделалась неприютной! Шорох собственного дыхания и то отражался от стен как чужой и незнакомый.

Загасив огонь, он улегся поспать. Однако на стене пещеры мерцало тусклое пятнышко света, и он знал, что свет ухитряется подняться на полмили из окон того домика у канала. Он зажмурился - и все-таки свет достигал его. То свет, то музыка, то запах цветов. Помимо воли он то всматривался, то вслушивался, то вдыхал: троица небывалых импульсов не оставляла его в покое.

В полночь оказалось, что он стоит перед входом в пещеру. Домик в долине сиял желтыми огнями, как яркая игрушка. А в одном из окон, почудилось, мелькнула танцующая фигура.

"Надо спуститься и убить ее, - сказал он себе. - Вот зачем я вернулся сюда. Убить и похоронить!"

Когда он почти заснул, чей-то полузабытый голос шепнул ему: "Ты лжец, величайший лжец..." Открывать глаза он не стал.

Она жила одна. На второй день он видел, как она бродит по холмам. На третий день она плавала по каналам, несколько часов кряду. На четвертый и пятый день Сио подходил к домику все ближе, ближе - и вот на исходе шестого дня, когда упала тьма, он очутился у самого окна и принялся наблюдать за женщиной.

Она сидела за столом, на котором стояли два десятка медных тюбиков все маленькие, и все красные с одного конца. Покрыв кожу белой, прохладной на вид мазью и превратив лицо в маску, она затем стерла мазь тряпочкой и швырнула тряпку в корзину. Схватила один из тюбиков и прижала к широкому рту, плотно сжала губы, вытерла их, добавила иной оттенок, стерла тоже; опробовала третий, пятый, девятый цвет, коснулась красным щек, серебристыми щипчиками проредила брови. Накрутила волосы на какие-то непонятные штуки и принялась полировать ногти, напевая неведомую, сладостную песню на своем языке, - должно быть, прекрасную песню. Женщина мурлыкала, притоптывая высокими каблуками по деревянным половицам. Она напевала, расхаживая по комнате, нагая, а затем раскинулась мраморной плотью на кровати, опустив голову, свесив желтые волосы до полу и поминутно поднося к очень красным губам огненный цилиндрик. Она сосала цилиндрик, прикрыв глаза и выпуская из узких ноздрей и ленивого рта долгие, неспешные и нестойкие дымовые узоры.

Сио затрепетал. Призраки! Призраки, возникающие прямо у нее изо рта так небрежно, так легко! Она творила, даже не глядя на них...

Ноги, едва она поднялась, грохнули по деревянному полу. Она опять запела. Закружилась, обращая песнь к потолку. Щелкнула пальцами. Распростерла руки, как крылья в полете, и танцевала, танцевала сама с собой, постукивая каблучками по полу и кружась, кружась...

Инопланетная песня. Как хотелось ему хоть что-нибудь понять! Как хотелось обладать даром, присущим некоторым представителям его расы, проецировать разум, читать, понимать и мгновенно переводить чужие языки, чуждые мысли. Он попробовал - вдруг получится? Нет, не получилось - она продолжала петь прекрасную, непонятную песню, и он не мог разобрать ни слова.

- Не бойся измены, храню любовь для тебя одного...

Его одолевала слабость - он вглядывался в ее земное тело, в земную ее красоту, такую несхожую с марсианской, в нечто рожденное за миллионы миль отсюда. Руки его покрывались испариной, веки неприятно подергивались.

Зазвенел звонок.

И она взялась за странный черный инструмент, назначение которого, впрочем, не слишком разнилось от сходного устройства, известного народу Сио.

- Алло! Джанис? Господи, как я рада тебя слышать!.. Она улыбнулась. Она говорила с каким-то дальним городом. Голос ее напрягался, звенел в ушах. Но что, что значили ее слова?