Коллектив авторов: Железная земля: Фантастика русской эмиграции. Том I

— Плавильня у нас работает?

— Да.

— Все туда. Уеду на полгода. Потом опять начнем… «Только по–новому…», — закончил он про себя.

Через год в Нью — Йорке съезд ученых и изобретателей со всего культурного мира. Собрались на этот невиданный праздник великаны ума и воображения, перед которыми давно преклонялось человечество. Зрители узнавали их по портретам. Эдисон, Маркони, Эйнштейн, Алехин, Резерфорд и с ними молодые, уже занявшие почетное место в науке. Трудно было определить, кому слушатели громче и восторженнее аплодировали — тем ли, кто создавал гигантские страшные орудия для истребления человечества или работавшим над уничтожением до тех пор непобедимых эпидемий и бедствий, над творчеством новых путей к счастью, богатству и благополучию всех племен и народов нашей злополучной земли. Боевые легенды еще отуманивали умы. В переживших былых богатырей преданиях о жертвенном мужестве, слепящих подвигах, рыцарстве сияло столько старой красоты, что слушатели забывали ужас, беспощадность и стихийность новой войны. Когда то она была поединком, теперь стала решением технических задач… издали. Благородство, личное самоотвержение примера и показа были вычеркнуты из страниц современного Плутарха. Противники, зарываясь в землю, захлебываясь кровью, задыхаясь в корчах от смертельных газов, миллионами гибли, даже не видя одни других. Не было восторга мести, ненависти… Шли, как бараны на убой, оставляя позади нищету сиротевших семей, которым не могло помочь государство даже в случае победы. На это ведь не хватило бы никаких средств! Разрушались и не воскресали города. Сады земли обращались в бесплодные пустыни. Землю некому было обрабатывать. Вслед за жертвами этой новой войны шли тюрьма, виселица и проституция. Суворовых, Скобелевых, Наполеонов и Мольтке сменили кабинетные ученые. Их совесть и сердце молчали, для них битва была решением той или другой теоремы и ее применения на боевых полях они не видели. Из своих кабинетов они направляли удары за сотни и тысячи верст на рубежи, где, как черви в земле, зарывались неприятельские армии. И там, где когда–то, «во времена варварства», струились ручьи крови, теперь разливались моря ее…

Громадная арена с тысячами слушателей.

Ее гигантский купол — чудо архитектуры — тонул в высоте. Оптические зеркала сосредоточивали здесь слушателей других континентов. Раздвигали стены ее в бесконечность. И когда на монументальную кафедру взошел Алехин, казалось, стихийный циклон рукоплесканий пронесся по целому миру. До него все говорили о своих открытиях, о новых найденных ими или завоеванных законах недоступной до тех пор природы, о головокружительных экскурсиях в таинственнейшие области знания, о смелых взлетах мысли — в звездные недосягаемости. О том, что было уже сделано их гением и о путях, намеченных ими в будущем. Было только что закончено исследование Саргасского моря, найдены следы поглощенных океаном цивилизаций. Само дно, на той глубине, где, как прежде думали, в вечной тьме прекращается животная и растительная жизнь, нанесено на карты. В их мистически страшных тайнах найдены, зарисованы и исследованы сказочные чудовища… Змеиные дебри Юкатана были открытой книгой, в которой сегодняшний читатель перелистывал страницы Атлантиды. Падение на землю малой планеты, давшей нашему миру Австралию, из фантазий поэта стало научной истиной.

— Я не буду, — начал Алехин, — говорить о том. что я создал и собираюсь создать в будущем. Я скажу о том, как я уничтожил созданное мною. Пришла пора крикнуть некоторым ученым: ни шагу дальше!.. Остановись, наука, и не работай дальше, воображение! Я говорю о той, которая творит могущественные орудия для истребления жизни на земле. Есть предел, за которым гений делается преступлением. И чем первый выше, тем второе ужаснее и отвратительнее. Передо мною великий германский ученый сообщил вам, что в его лаборатории таится средство, которое даст возможность его родине взорвать пространства, равные, например, Дании или Голландии, похоронив в бездне небывалого катаклизма целый народ — миллионы миров, потому что каждый человек есть мир. Целый народ с его великой старой культурой, давшей столько красоты и счастья миру. И вы аплодировали громче и единодушнее, чем еще более великому, несравненному профессору Беляеву, моему соотечественнику, открытия которого навсегда победили казавшиеся вечными и неодолимыми бичи человечества — рак, проказу и чахотку… Я не останавливаюсь на этом. Дело вашей совести и ума поклоняться одинаково и