Коллектив авторов: Железная земля: Фантастика русской эмиграции. Том I

Вспыхнули и разгорелись воздушные маяки. Чуть колышатся над миром. Одного еще не дало им искусство. Не пришло на помощь науке. Свет их слишком недвижен. В его сердце нет трепета жизни. Он все залил кругом, но в нем не бьются пульсы настоящей природы. Сказка, настоящая сказка. Алехин не понимает. Грезит он или нет? Не снится ли ему все это? Даже его знания не могут допустить этого. Как ветер не уносит пылающих сфер? Что удерживает их на одном месте? Внизу из мрака выступили долины и горы. Там тоже сочетания маяков светятся созвездиями. Все, как на ладони. Белые в их сиянии города. И, точно светляки, во все концы носятся воздушные суда победившего пространство человечества. Носятся, встречаясь, огибая друг друга, переплетаясь в серебряные сети, разбегаясь во все стороны и разбрасывая кругом тонкие лучи прожекторов.

Алехин взял еще ниже.

Сегодня должно быть полнолуние, но как бессильно оно. Месяц плывет в пока недосягаемых безднах, бледный, мертвый. Точно тускнеет в блеске маяков и аэропланов. Вон огненный кит: среди мелких рыбешек проплыл внизу, сверкая сотнями окон, громадный цеппелин. Человечество сохранило за ним имя первого строителя. Звезд не видно. Чтобы различить их из этой бескрайности зажженного людьми света, надо подняться еще выше, выше, в мертвящий холод разреженного до крайности воздуха. Тысячи лучио- ли мелькают мимо внизу и вверху, на минуту встречаясь лучами с Алехиным. И в каждом из этих светляков бьются человеческие сердца и зорко меряет дали — внимательный глаз.

Уже много лет, как был изобретен отталкивающий предохранительный прибор для них и роковые катастрофы случаются только в отсталых странах, довольствующихся пока старыми машинами. Легко воспламенявшийся бензин заменен газом, изобретенным русским ученым Мечниковым, потомком славного биолога.

Алехину кажется, что он несется теперь в паутине серебряных лучей. Только эта паутина не в плоскости, а охватывает его отовсюду — и сверху и снизу. Он спустился к Монте — Роза… Кругом Монблан, Сан — Готард, Симплон. Старый поэт сравнил их с алмазами в Божьих перстнях. Жалкое сравнение. Великому Демиургу вселенной и Сириус был бы тускл и бледен.

Что это?

Почему так поредела лучистая паутина?

Все меньше и меньше воздушных аппаратов.

Еще полчаса и Алехину показалась, что он нырнул глубоко в какую–то тьму.

Тревожно всмотрелся.

После оставленного позади слепящего света надо было привыкнуть этому сумраку… И воздушных маяков нет. Луна выступила из мрака и звезды загорелись. Но как это жалко в сравнении с тем, что еще недавно сверкало кругом. Так ли он взял направление? Посмотрел на карту. Розовые искры показывают Милан, пересекают Адиж у Вероны. Вспыхивают над Брентой. Вон там должен быть царственный музей великого прошлого — спящая в мраморах и бронзах Венеция… Горы Фриуля. Что случилось? Почему погас торжествующий свет Запада?

Тусклая Адриатика.

Куда же делись Триест, Фиуме?

Он ничего не понимал. Там — рай земной. Сплошной сад Хорватии и Славонии. Жизнь кипела вовсю. Та огненная сеть маяков, которую он миновал, должна была бы даже в эти поздние часы слепить его. А тут только его резкий свет падает в меланхолическую бездну, где ни один огонек из сел и городов не мерещатся ему. Ярко выступили звезды. Меч Сириуса зловеще и грозно повис над мертвым миром. Печальная луна опускалась к горизонту, багровея, точно она в кровь окунулась. А земля? Почему она мерцает странным, стальным мертвым отсветом? Именно стальным. Точно она закована в вороненые латы. Вот там должна быть река. Исчезла? Земля, что ли, высосала ее, оставив изорванные железные берега? Старые башни памятного ему замка. Остались, но ни клочка зелени на них. А еще недавно с их зубцов и карнизов свешивался плющ, как бархатная рыцарская мантия. И на бойницах и грозницах темно. Огней нигде. На умершей планете остается разнообразие красок, оттенков. Тут только один стальной налет.

Еще снизился.

Впечатление мертвой земли сильнее. Вон там были чудсные рощи с многовековыми зелеными мохнатыми богами мощных дубов, во все стороны простиравших благословляющие ветви. От них голые стволы. Вершины обгорели? Нет, не обгорели. Если бы так — чернели бы, как уголь, а эти тоже в стальном налете. Где же люди, животные?

Еще несколько виражей.

Чуть не касается земли. Зловещая тишина. Ничто не шелохнется. На его воздушный корабль залаяла бы собака, испуганно, сторожко бросая свое отрывистое «берегись». Нет. В древнем Аиде, в царстве теней хотя бы призраки скользили. А тут и призраков нет. Тут и смерти нет, потому что нечему умирать.