Игорь Забелин - Пояс жизни

- Очень трудными, - поправил Батыгин. - Очень... Я сперва думал послать нескольких молодых астрогеографов в очередной полет на Луну, чтобы они приобрели специальные навыки, но потом решил, что человеческие качества нужно выверять на Земле. Здесь легче во всем разобраться и можно создать искусственные трудности. Или во всяком случае не облегчать тех, что встретятся им. Например, наши молодые люди привыкли к высокой технике. В какой-то степени они даже избалованы техникой, они не знают настоящего физического труда... Вот и заставим их поработать с лопатой в руках. Чего доброго, шум поднимут, потребуют завезти канавокопатели или что-нибудь еще...

- По крайней мере чем труднее и сложнее будет обстановка, тем полнее проявятся и хорошие и плохие качества ребят, - согласился Травин. - Я готов поехать в Туву.

Батыгин сидел с Виктором на той же самой веранде, где недавно разговаривал с заместителем председателя Совета Министров. Вечер был пасмурный, темный; накрапывал мелкий дождь; нужно было сидеть очень тихо, не шевелясь, чтобы услышать нечастый перестук капель и шелест слабо вздрагивающих листьев; сырость пахла увядающими травами и поздними осенними цветами.

Виктор сделал неосторожное движение, и Батыгин предостерегающе поднял руку.

- Прислушайся! Будто замерло все, уснуло, но если долго не нарушать тишины - уловишь шепот сада...

И на самом деле: вода медленно, но настойчиво просачивалась в почву, и песчинки с нежнейшим поскрипыванием оседали, уплотнялись; упав на землю, дождевые капли разбивались, но потом брызги подтягивались друг к другу и сливались, подобно шарикам ртути; опавшие листья намокали, тяжелели и придавливали к земле сухие травинки; пригибаясь, травинки рассерженно шуршали, напрягались, чтобы не сдаться; дождик не усиливался, но на листьях яблонь и сирени скопилась вода, и тонкие струйки, слабо шелестя, потекли на нижние листья и застучали по ним так часто, что теперь казалось, будто пошел настоящий дождь...

И вдруг тишина нарушилась: где-то в отдалении, должно быть на другом конце поселковой улицы, сильный и свежий женский голос запел старую песню:

Ой, рябина кудрявая,

Белые цветы,

Ой, рябина-рябинушка,

Что взгрустнула ты?..

И Батыгин и Виктор одновременно подняли головы и замерли. Голос лился спокойно и светло и рассказывал не о том, о чем рассказывалось в песне, а о чем-то неизмеримо большем - о счастье, о жизни, о мечте, о разлуке и разочаровании. Так могла петь только молодая, но уже немало пережившая женщина...

Ой, рябина-рябинушка,

Что взгрустнула ты?

Женщина спрашивала не рябину, она спрашивала себя, и голос говорил, что нельзя не грустить вот в такую черную ночь, потому что до рассвета еще далеко и кто поручится, что не будет он в тучах, потому что очень хочется любить и жить для любимого, а любовь заплуталась где-то во мраке.

- Хороша, - тихо сказал Батыгин.

- Песня?

- Женщина, душа ее.

- А мне грустно почему-то стало... Будет когда-нибудь так, что люди совсем перестанут грустить, страдать?.. А, Николай Федорович?

Батыгин пожал плечами - кто знает!

...Но день выдался солнечным, ясным. Было воскресенье, и Виктор с утра пришел к Батыгину - еще накануне они договорились пойти на реку и взять лодку.

Сначала на весла сел Батыгин, но через полчаса, устав, он уступил свое место Виктору.

Виктор пришел к Батыгину с твердым намерением серьезно поговорить с ним, убедить взять его, Виктора, в астрогеографический институт. В конце концов он не так уж молод - учится в одиннадцатом классе, и хотя ему осталось учиться еще почти семь лет, он вполне сможет совместить учение с работой... Виктор привык откровенно разговаривать с Батыгиным, но сегодня долго не осмеливался начать, - быть может потому, что собирался говорить о самом главном...

Батыгин, почувствовавший, что его юный друг пребывает в необычном состоянии, молча наблюдал за ним. Прекрасный спортсмен, пловец, проходивший стометровку менее чем за пятьдесят две секунды, Виктор был широкоплеч, строен; он греб против течения без малейшего усилия, и Батыгину было приятно следить за работой его эластичных, рельефно обозначенных мускулов. Но думал Батыгин об ином - о характере юноши. С одной стороны - завидная целеустремленность, настойчивость, умение направлять свои поступки, безусловная смелость. Но с другой - несомненное честолюбие, суховатость в обращении с товарищами, привычка осуществлять свои желания, не считаясь ни с обстоятельствами, ни с желаниями близких; угадывалось в этом нечто от эгоистичности и в то же время от избалованности условиями жизни... Нет, Батыгин не разочаровался в Викторе, он никогда и не стремился найти среди молодежи этакое идеальное существо, "рыцаря без страха и упрека". Но Батыгин спрашивал себя: не внушает ли он Виктору, постоянно интересуясь им, излишнее самомнение, излишнюю самоуверенность?.. Не решил ли юноша, что он уже вполне пригоден для участия в экспедиции?.. Между тем, если бы экспедиция должна была вылететь завтра, Виктор не попал бы в число ее участников. И нет гарантии, что он попадет в будущую экспедицию. Все прояснят ближайшие два-три года...