Дэн Симмонс - Сироты вечности

Спустя полчаса мы затащили свои походные котомки в небольшой автомобиль. Палаточный городок, где разместили ветеранов, находился к юго-востоку от Геттисберга. Вместе с нами в грузовик набилось около дюжины скаутов и начальников отрядов, все кое-как теснились на трех скамьях. Машина с трудом пробилась через заторы на Франклин-стрит, проскочила между временным госпиталем Красного Креста и припаркованными у обочины медицинскими фургонами, выехала на Лонг-лейн и нырнула в необозримое палаточное море.

Был восьмой час вечера. Яркое закатное солнце освещало тысячи остроконечных шатров, простиравшихся, наверное, на сотни акров. Я изо всех сил тянул шею: может быть, тот далекий холм – это Кладбищенский хребет? А вон те скалы – Круглая вершина? Грузовик проехал мимо конного полицейского, мимо запряженных мулами военных фургонов, мимо поленьев, сложенных в огромные штабеля, мимо походных пекарен, над которыми все еще витал аромат свежеиспеченного хлеба.

– Боюсь, мальчики, мы пропустили вечернюю кормежку, – повернулся к нам Ходжес. – Но вы ведь не очень хотите есть?

Я помотал головой, хотя желудок сводило от голода. Мать приготовила в дорогу обед: жареного цыпленка и лепешки, – но в итоге куриная ножка досталась преподобному, а все остальное выклянчил толстый мальчик. Я же слишком волновался и думать не мог о еде.

Мы свернули вправо на Ист-авеню – широкую дорогу, вытянувшуюся вдоль аккуратных палаточных рядов. Я тщетно искал глазами главную палатку, о которой столько писали в газетах: огромный шатер, где поставили тринадцать тысяч стульев, именно там президент Вильсон должен был сказать свою речь в пятницу, четвертого июля. Багряное солнце опускалось за дымчатый западный горизонт, в пыльном воздухе растекался запах примятой травы и нагретого брезента. Нестерпимо хотелось есть, на зубах скрипел песок, в волосах запутался какой-то мусор. Это был самый счастливый момент в моей жизни.

Грузовик пересек лагерь пенсильванских ветеранов, миновал шеренгу полевых кухонь. В сотне ярдов от них, в западном конце Ист-авеню, расположился скаутский штаб. Ходжес показал наши палатки и велел поскорее возвращаться – получить распоряжения на следующий день.

В палатке, оказавшейся невдалеке от уборной, я сгрузил котомку на койку, разложил спальный мешок и вещи и, наверное, немного замешкался, потому что, когда поднял голову, толстый мальчик уже спал на соседней кровати, а Билли и след простыл. Футах в пятидесяти от нас взревел поезд – видимо, геттисбергский или гаррисбергский. Неожиданно меня охватила паника: как же я умудрился отстать? Я бросился в скаутский штаб.

Билли и преподобного Ходжеса там не оказалось, зато за письменным столом, наспех сооруженным из какой-то доски, грозно топорщил светлые усы дородный дядька в чересчур тесной скаутской форме и очках с толстыми стеклами.

– Ко мне, скаут! – рявкнул он.

– Да, сэр?

– Уже получил задание?

– Нет, сэр.

Толстяк хмыкнул и принялся рыться в куче разложенных перед ним желтых картонных ярлыков. Выудил один своей огромной лапищей, мельком глянул на бледно-синие машинописные буковки и привязал к латунной пуговице на моем нагрудном кармане. Я вытянул шею и прочитал: «МОНТГОМЕРИ, П. Д., кап., 20-й сев. – кар. полк, СЕКТ. 27, МЕСТО 3424, ветераны из Северной Каролины».

– Ступай же, мальчишка! – пролаял начальник.

– Слушаюсь, сэр. – Я бросился прочь, но у самого выхода остановился. – Сэр?

– Ну что еще? – Тот уже привязывал ярлычок другому скауту.

– Куда мне идти, сэр?

– Найди ветерана, к которому ты прикреплен, что тут непонятного? – Он нетерпеливо взмахнул рукой, словно отгоняя назойливое насекомое.

Я скосил глаза на ярлык:

– Капитана Монтгомери?

– Да-да, если там так написано.

Я набрал в грудь побольше воздуха и выпалил:

– А где мне его искать?

Начальник нахмурился, встал, подошел ко мне и рассерженно уставился на желтую бумажку через свои толстенные стекла:

– Двадцатый северокаролинский… Сектор двадцать семь… Вон туда. – И он широким жестом очертил железнодорожные пути, рощу, облачко паровозного дыма и соседний палаточный лагерь. Почти опустились сумерки, и предзакатное красное солнце освещало сотни остроконечных шатров, раскинувшихся на холме.

– Простите, сэр, а что мне делать, когда я найду капитана Монтгомери? – спросил я, когда начальник уже возвращался на место.

Толстяк глянул на меня через плечо с плохо скрываемым омерзением. Мне раньше и в голову не приходило, что взрослый может так смотреть на ребенка.