Дэн Симмонс - Сироты вечности

– Чтоб меня! – тихонько воскликнул Джерри.

Не Атлантика; по крайней мере, не побережье Нью-Джерси, которое он так хорошо помнил. Больше похоже на Мендосино в Калифорнии, где они провели медовый месяц. В обе стороны, куда ни посмотри, простирались скалистые пляжи. Огромные волны разбивались о черные камни и белый песок. Высоко над водой кружили чайки.

– Чтоб меня! – повторил Бремен.

Они устроили пикник на пляже.

Чуть поодаль, в заросших травой дюнах, Джернисавьен охотилась на разных букашек. Пахло морем, летом и солью. Побережье простиралось, наверное, на тысячи миль, и, кроме них двоих, вокруг не было ни души.

Гейл скинула сарафан. Под ним обнаружился закрытый купальник, и Бремен захохотал, запрокинув голову:

– Так вот что ты искала в шкафу! Купальник! Боялась, спасатели оштрафуют?

Она кинула в него горсть песка и побежала к океану. Три широких прыжка – и вот уже можно плыть. Бремен видел, как она напрягла плечи, – значит, вода холодная.

– Давай сюда! – смеялась Гейл. – Вода в самый раз!

Бремен сделал шаг по направлению к ней.

С неба, с земли, с моря налетел мощный порыв ветра. Джерри сбило с ног, голова Гейл ушла под воду. Изо всех сил работая руками и ногами, она добралась до мелководья и, тяжело дыша, выползла на четвереньках на берег.

НЕТ!!!

Ветер ревел, в воздух взвивались огромные тучи песка. Небо морщилось и сминалось, как простыня на бельевой веревке, его цвет изменился с голубого на лимонно-желтый, потом на серый. Море гигантской волной медленно откатилось назад, оставив за собой сухую, мертвую землю. Вокруг все дрожало и колебалось. На горизонте сверкнула молния.

Когда землетрясение прекратилось, Бремен бросился к лежавшей на песке Гейл и поднял ее, крепко выругавшись.

Дюн и скал больше не было; океан исчез, на его месте расстилались ровные солончаки. Цвет неба продолжал меняться, становясь все более темным. Далеко на востоке, в пустыне, опять вставало солнце. Нет, не солнце. Свет двигался. Что-то перемещалось по пустоши. Приближалось к ним.

Гейл начала вырываться, но Бремен крепко держал ее. Свет приближался, становился все ярче, пульсировал – сияние было таким мощным, что им обоим пришлось прикрыть глаза ладонью. Запахло озоном, волоски на руках наэлектризовались и встали дыбом.

Джерри крепко обнимал Гейл и пригибался – будто противостоял сильному ветру. Позади по земле бешено метались их тени. От неведомого явления исходила невероятная сила, мужчину и женщину словно окатило взрывной волной. Через растопыренные пальцы они глядели на странное существо. Сквозь сияющий ореол проступили два силуэта: человек верхом на громадном звере. Так, наверное, выглядел бы Господь Бог, если бы вдруг решил сойти на землю. От безликого чудовища, кроме света, исходило еще… тепло? Ощущение мягкости?

Перед ними был Робби верхом на игрушечном медвежонке.

СЛИШКОМ СИЛЬНО НЕ МОГУ ДЕРЖАТЬ!

Он пытался разговаривать, хотя и не умел толком этого делать. Его мысли стегали разум, как электрические разряды. Гейл упала на колени, но Бремен помог ей подняться.

Он пытался мысленно коснуться пришельца, но тщетно. Как-то еще в Хаверфорде они вместе с одним студентом оказались на стадионе, где шли приготовления к рок-концерту, Бремен подошел к возвышению с колонками, и тут как раз начали проверять звук. Похожее ощущение.

Теперь они стояли на плоской, испещренной трещинами равнине. Горизонта больше не было. Со всех сторон надвигались высокие волны белого тумана. Свет померк, только мерцала огромная, космическая фигура верхом на медведе. Туман приближался, и все, чего он касался, исчезало.

– Джерри, что… – Гейл была на грани истерики.

И снова мысли Робби ударили их почти физически ощутимо. Он больше не пытался разговаривать, просто обрушил на них каскад образов. Картины расплывались, переливались странными цветами, окутанные аурой неожиданности и новизны. Джерри и Гейл дрогнули под их натиском.

БЕЛАЯ КОМНАТА… БЕЛОЕ

БЬЕТСЯ ПУЛЬС МАШИНЫ

СОЛНЕЧНЫЙ ЛУЧ НА ПРОСТЫНЯХ

УКОЛ ОСТРОЙ ИГЛОЙ

ГОЛОСА… ДВИГАЮТСЯ БЕЛЫЕ ФИГУРЫ

ДУЕТ СИЛЬНЕЙШИЙ ВЕТЕР

ТЕЧЕНИЕ УТЯГИВАЕТ, УТЯГИВАЕТ

УТЯГИВАЕТ ПРОЧЬ

Вместе с образами пришли эмоции, интенсивность которых казалась нестерпимой: открытие, одиночество, изумление, усталость, любовь, печаль, печаль, печаль.

Бремен и его жена упали на колени и заплакали, сами того не осознавая. Стремительный натиск прекратился, и в наступившей тишине мысли Гейл прозвучали нарочито громко: «Зачем он это делает? Почему не оставит нас в покое?»