Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Т. 22. Пир потаенный. Повелитель деревьев

Я скрупулезно следовал тексту рукописи, позволив себе заменить лишь истинно британские выражения их американским эквивалентом. Грандрит специально оставляет неясным истинное географическое положение тех районов Уганды в Кении, где разворачиваются основные события, описанные в рукописи. И он делает это не с целью защитить членов Девяти, а лишь из опасения за жизнь тех безумных смельчаков, которые ринулись бы отыскивать их логово и погребенные золотые прииски той таинственной долины, которую Грандрит назвал «страной Офир».

С другой стороны, рассказ о приземлении в Пенрите не совсем соответствует истине. В Пенрите никогда не существовало никакого аэропорта. События, последовавшие за приземлением самолета, действительно имели место и происходили именно так, как и описывает их Грандрит, но сам аэропорт-выдумка чистой воды. Лорд хотел подпустить туману, чтобы защитить одного из своих друзей, который взялся разложить костры в саванне для посадочной дорожки. Грандрит отказался изменить эту часть текста, несмотря на ее явную нереальность. Нам остается лишь уважать его мнение, пусть нам и не известна его истинная подоплека.

В своем последнем письме Грандрит писал мне: «Никто не захочет поверить, что все это было правдой. Но это сейчас. Будущие события, плоды тайных махинаций Девяти, убедят мир в правдивости моих слов. Хочу надеяться, что это наступит не слишком поздно, чтобы успеть спасти человечество. А пока мы живем и боремся, хотя, по правде говоря, мы больше прячемся, чем сражаемся. Я только что закончил еще один том моей автобиографии»

Ф. X. Фармер

Не имея возможности опубликовать восемь первых томов своей автобиографии, лорд Грандрит к данной публикации написал специальный пролог, коротко освещающий содержание первой части первого тома. Без этого читателю были бы не ясны некоторые ссылки данного повествования.

Зачатый в 1888 году, я встретил первый день моей жизни в том же году, девять месяцев спустя.

Моим рождением я был обязан «заботам» Джека Потрошителя.

Я в этом абсолютно уверен, хотя мне было бы трудно доказать это перед трибуналом. Моя убежденность упирается только на дневник того, кто в глазах закона был моим отцом. Но на самом деле, хоть и связанный с моей матерью узами брака, он являлся моим дядей.

Мой «официальный» отец вел свой дневник почти до самого последнего дня своей жизни. За несколько дней до смерти он тщательно спрятал его в одном из шкафов. Последние слова, написанные его рукой, отражали всю степень тревоги и отчаяния, охватившие его в тот момент: моя мать только что умерла, а я, которому в то время едва исполнился год, плакал рядом, требуя молока. Но он знал, что на сотни километров в округе нет ни одного человеческого существа, кроме него.

Никто, кроме меня, не читал этот дневник полностью. Я никогда не разрешал кому бы то ни было читать ту часть, которая предшествовала отбытию моей матери и моего дяди из Дувра в Африку.

Но даже если бы я и подложил ему «такую свинью», мой биограф был бы слишком напуган правдой, открывшейся ему, чтобы представить ее на суд читателя. Закоренелый романтик, он во многих отношениях был настоящим викторианцем. Он скорее придумал бы что-нибудь другое, рискнув исказить действительные факты, как он делал это частенько, описывая мои приключения. Его, собственно, больше всего интересовало само приключение, как таковое, и, хотя он старался описать мою психологию и мою жизненную философию, ему не удалось раскрыть внутреннюю надчеловеческую суть моей личности.

Быть может, ему было просто невозможно постичь то, что было во мне от сверхчеловека, несмотря на все мои усилия объяснить ему это. Он сделал все зависящее от него, чтобы понять меня, но был не более чем «человек, слишком человек», если использовать выражение моего любимого поэта. Его обычный человеческий интеллект препятствовал осознать эту сверхчеловеческую сторону моей психики.

Та часть дневника, которую я не давал читать никому, описывает события, в которых участвовали моя мать и дядя. Дело происходило одной темной туманной ночью в бедном квартале Уайтчепела, в Лондоне. Моя мать настояла на том, что будет участвовать в розысках брата своего мужа, только что сбежавшего из камеры, где он находился в заключении в их родовом замке в графстве Камберленд. Частные детективы напали на след Джона Кламби, который вел в этот лондонский квартал, самый мрачный и грязный из всех. Джеймс Кламби, виконт Грандрит, решил тогда сам продолжить розыски, а моя мать, Александра Аплетвей, родом из старинной дворянской семьи, не захотела оставить мужа одного.