Юрий Глазков: Сон

В ближнем космосе загорелась новая звезда. Космический корабль чертил свой путь среди множества неподвижных звезд. Это был полет в интересах будущих экспедиций в дальний космос, к ним, к этим немигающим и «вечным» звездам. В корабле двое. Бен — чернокожий парень из Африки, которому предстояло самому познать космос, невесомость, радость взлета и тяжесть посадки. С ним летел учитель — огромный белый гигант с черными глазами, в которых, казалось, вместилась глубина бездонного космоса.

Рев двигателей прекратился, корабль унял дрожь, которая, словно трепет перед бескрайними просторами Вселенной, сопутствует выходу на орбиту. Наступила невесомость.

— Харри, а невесомость — это чудо, мне так легко и радостно! — прокричал из своего кресла Бен.

— Не кричи так сильно, Бен, двигатели уже не работают, можешь говорить тише, я хорошо тебя слышу, хотя и очень и очень старый. А невесомость — это действительно прекрасно, но подожди, она, как сладкий сон, убаюкивает и притупляет осторожность, а потом незаметно подкрадется расплата. Это было уже не один раз. Когда станешь летать чаще, тебе, как и всем, станет грустно, радость уйдет: для тебя корабль станет Землей, и потянет куда-то еще и еще дальше, в… для вас еще не изведанное, но такое же близкое, как и нам.

— Харри, как странно ты говоришь, как странно звучат твои слова «для вас». Кому и что уже близкое? — переспросил Бен, тревожно глядя на Харри.

— Потом, Бен, не спеши, скоро ты все поймешь. А сейчас смотри вниз, скоро под нами проплывет Африка — твоя родина, Бен. Ты все знаешь о ней, о своем прошлом, о прошлом своего народа, предков?

— Да нет, конечно, Харри, как я могу знать все, мой дед Банту много рассказывал мне о прошлом, о наших предках, пересказывал мифы, легенды, истории. Но ты знаешь, он и сам-то многого в них не понимает, говорит, что так сказал ему его дед, а тому деду его дед… Даже некоторые слова в этих историях потеряли свое значение, и никто не знает, что они означают. Рассказы деда похожи на магнитофонные записи, к сожалению, без видеоканала. Если увидеть все, о чем он говорит, многое прояснилось бы. Но они очень интересны, Харри. А сколько, наверное, забыто, безвозвратно потеряно, так что я очень мало знаю.

— Нет, Бен, ты знаешь и помнишь много, просто не было нужного момента, чтобы твоя память проснулась, она в каждой твоей клеточке, не удивляйся, она в тебе, Бен, она еще проснется и, может, здесь, в космосе…

— Вот она, моя Африка, как она красива, Харри, как она прекрасна! Сколько разных красок на лице моей родины, они как яркие драгоценные камни на маске древних, как переливаются эти камни в лучах Солнца. Харри, Харри, смотри, вон там джунгли, в них, я знаю, старинный город с разрушенными храмами. Дед рассказывал, что белые раскопали там бронзовые изваяния правителей, он помнит все их имена.

А это лента Нила, пирамиды Египта, я был среди них много раз, уму непостижимо, как они все это построили тогда, без машин, без кранов, без дорог. Вон храмы Зимбабве, а там храмы Лалибелы. Харри, а ты был в Тассили? Не правда ли, чудо в пустыне, прямо как мираж! А раньше, дед говорит, там были травы, гуляли стада. И там, где сейчас песок и зной, жили племена людей! Выдумывают эти старики, что ли?

— Горы Лалибелы очень тверды, там трудно высекать что-либо, — ответил Харри и, повернув ладонь вверх, посмотрел на длинный красноватый шрам, бугром вздымавшийся от края до края ладони.

— А дед твой не выдумывает, была жизнь в Сахаре, была, дорогой Бен. Сахара была вся в джунглях… — Харри замолчал и, вздохнув, продолжил: Вот видишь, Бен, ты уже много вспомнил, смотри внимательнее на свою родину, запоминай ее черты.

Проплыла величавая Африка, и корабль несся теперь над волнами океана навстречу Австралии. Бен все еще смотрел вниз, и видно было, что он еще там, над своим континентом, над его желтыми пустынями, голубыми реками, глубокими темными озерами, зеленью джунглей.

— Бен, надо работать, так я тебя ничему не научу. Ты еще много вспомнишь, не спеши. Давай займемся навигацией. Покажи, как ты будешь определять место корабля в пространстве, и рассчитай траекторию трехдневного перелета к Луне, а я немного отдохну.

Встряхнувшись, словно пытаясь выбраться из сетей своих мыслей, Бен взялся за дело. Замигали индикаторы компьютеров, зазвучали их металлические голоса, телескопы стали обшаривать небесную сферу, разыскивая нужные светила. Бен оживленно переговаривался с компьютерами, то спрашивая их, то отвечая на их вопросы, делился с ними своими соображениями, корректировал их действия. Находилось место и для шутки. Особенно этим отличался главный компьютер Кью, так его прозвали космонавты.