Геннадий Гор - Деревянная квитанция

Лето тысяча девятьсот пятидесятого года.

Я еду по дорогам Горного Алтая с радиопередвижной машиной, обслуживающей высокогорные аилы, глухие углы, где еще есть старики, не имеющие представления о технике XX века.

Передо мной сидят два старика и напевают эпическое сказание, а рядом стоит незнакомый им предмет и записывает песню.

И только старики кончили петь и закурили свои похожие на сук трубки, как магнитофон с удивительной точностью повторил песни, воспроизведя снова утраченные минуты и неповторимые интонации сказителей-певцов.

Старики с ужасом вскочили, заподозрив приезжих, в том числе и меня, в колдовстве.

Поляна, на которой мы сидели, и конусообразный аил, крытый корой лиственницы, вдруг стала точкой пересечения двух времен — далекого прошлого с настоящим.

А потом мы собрали всех жителей поселка и устроили радиоконцерт.

Не об этом ли концерте мечтал Велимир Хлебников, когда писал: «Мусоргский будущего дает всенародный вечер своего творчества, опираясь на приборы Радио, в просторном помещении от Владивостока до Балтики под голубыми стенами неба… Он, художник, околдовал всю страну, дал ей пение моря и свист ветра! Каждую деревню и каждую лачугу посетят божественные свисты и вся сладкая нега звуков».

Чингиз Айтматов в повести «Белый пароход» изобразил подспудную связь чистой, детской души с такой же чистой, первозданной природой.

Убита оленья важенка, символ всего прекрасного, растоптана пьяными ногами детская душа.

Маралы с их живыми, наполненными молодящей кровью рогами — это душа леса, кусок древнего эпоса, созданного природой.

Шебалинский оленесовхоз. Круглые горы и черные, почти голые лиственницы с двумя-тремя ветвями. Глядя на эти ветви, можно подумать, что дует сильный ветер. А ветра нет. Деревья буранов, метелей и гроз — они раз навсегда взметнули в сторону свои ветви, словно охваченные сильным ветром.

Марал, высоко поднявший свое тело уж не для того ли, чтобы доказать, что он не подчинен необходимости, открытой Ньютоном и названной земным притяжением? Но необходимость взяла верх над свободой, и дрожащий нервный зверь с набухшими кровью весенними рогами остался по эту сторону изгороди, на много километров опоясывающей лес оленесовхоза. А потом он стоял в панторезном станке и, тихо мыча от боли, расставался с рогами.

Безмолвие.

Голос кукушки и голос самого леса, из глубины перекликающегося с кукушкой на трубящем оленьем языке.

Если бы я был поэтом, я бы вписал в свои стихи олений голос леса и кукушкино эхо, долетающее как бы из другого мира, звон ручья и бег марала, пытающегося перескочить через двухметровую изгородь. А потом я увез бы эту тишину, олений прыжок и голос алтайской кукушки вместе с исписанным блокнотом.

Картина Чевалкова «Телецкое озеро» своей яркой отчетливостью напоминает аппликацию. Но не из цветной играющей глянцем бумаги вырезал художник горы и синие волны, он осторожно отрезал кусок алтайского неба своими волшебными ножницами и приклеил к холсту.

А на берегу стояли теленгиты и без всякого удивления смотрели, как художник кроит из неба и застывших, онемевших волн платье для своей нарядной картины.

Олень вошел в мое сознание и разбудил картину, только что запертую в вечное молчание и тишину. Но произошло это не здесь и не сейчас, а там и давно, когда еще был жив гениальный ненецкий художник Панков, умеющий превращать цвет в музыку.

В раннем детстве в баргузинской тайге я смотрел на работу тунгусского шамана, который, выбиваясь из сил и обливаясь потом, пытался создать чудо. Но чудо ему не давалось, и шаман упал у горящего костра, тяжело дыша.

Кто-то сказал про чудо, что это тот же случай, но изменивший статистике и решивший посмеяться над законами науки.

На вопрос, что такое чудо, дал ответ самый крупный биохимик и биофизик XX века Альберт Сен-Дьердьи.

Он писал: «Между физикой и биологией есть существенное различие, физика — это наука о вероятностях. Если какой-нибудь процесс 999 раз происходит одним путем и только 1 раз другим, то физик, не колеблясь, скажет, что первый путь и есть истинный.

Биология — это наука о невероятном, и я думаю, что в принципе для организма существенны только статистически невероятные реакции. Если бы метаболизм осуществлялся в результате ряда вероятных и термодинамических спонтанных реакций, то мы сгорели бы и вся машина остановилась бы, подобно часам, лишенным регулятора».

Каким окольным путем пришлось идти природе и сколько терпеливо ждать, чтобы появились эти прекрасные звери, прохаживающиеся в оленьем заповеднике.