Геннадий Гор - Глиняный папуас

— А здесь? Разве здесь не считаются?

— Не особенно. И все из-за этой находки. Ее здесь считают почти за шотландского плезиозавра. Понимаешь?

— Понимаю. Думают, что все это липа.

— Ну, пока! — сказал Громов.

— Пока!

На улице моросил дождь. Когда я подходил к дому, я невольно остановился возле газетного киоска. Там толпилась очередь за «Неделей», «Техникой молодежи», «Искателем» и другими остро дефицитными изданиями. Я невольно усмехнулся и подумал, что в дефицитных изданиях, которые они ждут под дождем, нет ничего про мальчика и по будет до тех пор, пока отец Громова не закончит свою докторскую.

— Где ты пропадал? — спросила меня мать, открыв дверь.

— А что?

— Костюм твой нашелся.

— Какой?

— Который пропал в химчистке. По ошибке отдали другому. А он вернул.

— А тебе не описали наружность того, кто вернул?

— Мне это ни к чему. Наружность описывают, когда вор. А это был честный человек и все произошло по недоразумению.

Я много думал о судьбе мальчика (копии). Меня немножко тревожило его будущее. Неужели ему, действительно, суждено стоять в музее, не двигаясь, как все другие экспонаты, сохраняя одно и то же выражение лица и не имея права даже переменить позу? Все это как-то не укладывалось у меня в голове, но продолжало почему-то тревожить.

— Отчего ты такой унылый сегодня? — спросил меня Витька недалеко от учительской.

— Ни отчего, — ответил я. — Просто так.

— Не выдумывай. По лицу вижу, что есть причина.

И тут я не выдержал, рассказал Витьке и про свои встречи с мальчиком и про свои опасения.

Витька выслушал меня, хмыкнул носом, а потом сказал бодрым голосом:

— Ничего с ним не станет. Постоит.

Меня просто удивило это равнодушие и бессердечие.

— А ты когда-нибудь пробовал стоять так в одной позе, как памятник?

— Но я же не копия, не находка, не экспонат. Я живой.

— Он тоже живой.

Витька оглядел меня с ног до головы, а потом покачал головой:

— Винтики не работают? Несешь антинаучную ахинею. Форменный обыватель!

— Живой он! За это я почти ручаюсь.

— Опять со своим честным словом! А факты? Доказательства? Аргументы?

И Витька круто повернулся и пошел не спеша в класс.

Действительно, он был прав. Но почему я не хотел с ним согласиться? Из самолюбия, из упрямства? Нет. Все было против меня и против мальчика, но я все-таки не сдавался.

На Витьку это все же произвело кое-какое впечатление, оставило след в его душе.

— Послушай, — сказал он мне на большой перемене. — Ты, кажется, говорил, что с ним там в кабинете великий русский путешественник Пржевальский?

— Не сам! Только портрет.

— Я знаю, что не сам. Сам давно умер. Я не к тому…

И Витька задумался. И лицо у него стало другое, совсем такое, какое было в больнице имени Куйбышева, в палате травм и несчастных случаев, после того, как в него попала стрела, пущенная глиняным папуасом.

Я не мешал Витьке стоять и думать. Я терпеливо ждал и надеялся. На что? Может, я рассчитывал, что Витька согласится со мной и поверит?

Наконец Витька нарушил молчание.

— По теории вероятности, — сказал он, — такой случай, как с мальчиком, потребовал бы слишком много времени.

— Сколько? — спросил я.

— Несколько сот миллионов лет. А с мелового периода прошло только несколько миллионов. Понял? Значит, случай такой невозможен.

— Вполне возможен, — настаивал я.

— Нет, невозможен.

— Возможен.

— Для обывателя все возможно, — сказал Витька. — Даже чудо.

— Я не обыватель. Чудес не бывает.

— Возможны и чудеса. Но каждое чудо требует на свое осуществление столько времени, что это даже невозможно себе представить. А время у всех ограниченное, даже у природы.

С этим я спорить не стал. Витька гораздо больше меня знал про природу из справочников и энциклопедий.

Не знаю почему, но тут черт меня дернул похвастаться:

— А знаешь, на кого похож мальчик? — спросил я вдруг Витьку.

— Знаю, — ответил Витька. — На Эйнштейна.

— Нет. Не угадал, — сказал я.

— Ну, тогда на Дарвина.

— Да Дарвин же с бородой, старик. А он мальчик, почти наш ровесник.

— В детстве и Дарвин был мальчиком. Так на кого?

— А ты угадай.

Витька подумал и вдруг выпалил:

— Может, на Громова? Впрочем, сомневаюсь. Громов чистюля. И кроме того, задаваться любит.

— Не угадал, — сказал я. — Он похож на меня. И даже костюм точно такой, как у меня.

Тут Витька расхохотался и сплюнул.

— Типичный идеалист, — сказал он. — Все кажутся. А только ты один не кажешься, а существуешь. Ты, да еще мальчик в твоем костюме.