Геннадий Гор - Скиталец Ларвеф

Внезапно открывшаяся дверь прервала ее размышления.

Перед ней стоял ее отец Эрон-старший. Ничто в нем не изменилось, ни одна морщинка. На нем был тот же самый костюм, в котором она видела его в прошлый раз. А на лице та же стариковская, добрая улыбка.

— Это ты? — спросила Эроя.

— Я!

— И долго ты собираешься быть таким?

— Долго. Мне дороги мои привычки, слабости, моя старость. И я не спешу с ними расстаться.

— Но все спешат.

— Нет, не все. Многие цитологи на своих пунктах сидят без дела. Но пройдем ко мне в лабораторию. Я тебе покажу необыкновенных муравьев, доставленных мне вчера.

— Узнаю тебя, отец. Веди меня к своим муравьям.

Эрон-старший подвел Эрою к экспериментальному прозрачному муравейнику.

Эрою охватили тишина, покой. Знакомые с детства предметы, прочный, никуда не торопящийся мир отцовской лаборатории, где велись наблюдения над природой.

— И ты совсем не собираешься обновлять «память» клеток, отец? — спросила Эроя.

— Собираюсь, хотя и не спешу, — ответил спокойно Эрон-старший. — Как каждому старику, мне дороги привычки, из которых состоит жизнь. Но придется сломать старый привычный уклад жизни, изменить ее ритм…

— Для чего, отец?

— Для того чтобы отсрочить небытие. Мне хочется увидеть будущее. И встретиться с одним дильнейцем, который далеко. Его зовут Ларвеф. Никто не умеет так ломать свои привычки для победы над временем и самим собой, как этот путешественник. Я понимаю, Эроя. Ты дорожишь привычным. Но ради встречи с Веядом, ради радости бытия ты должна пойти на это. Должна перебороть свою боязнь нового необыкновенного состояния.

— Я только что видела Зару, отец. Она страдает.

— Эти страдания временны. Всякий большой перелом требует отказа от старых ценностей ради новых приобретений. Мы должны расстаться с непрочностью ради прочного долговременного бытия. Эпоха требует от нас этого, дорогая.

— А как быть с неслитностью душевного состояния с физическим?

— Все наладится, Эроя. Ученые уже совершенствуют методы. Наука не стоит на месте.

Ларвеф ремонтировал свой летательный аппарат. Мы думали, что он нарочно занимал себя, чтобы убить время и не сидеть без дела. Мы почти уверены были в этом. Какой смысл ремонтировать машину, не способную преодолеть сколько-нибудь значительное расстояние? Но ни я, ни Туаф, ни комочек вещества, отражавший внутренний мир Эрой и тоже обладавший способностью удивляться и размышлять, никто из нас не решился спросить Ларвефа о его истинных намерениях. Держался он так, словно не зависел от законов природы. Правда, он имел на это некоторые права, Ведь у него были иные взаимоотношения с временем, чем у других дильнейцев. Но тут дело шло не только о времени, а прежде всего о пространстве. Уэра была слишком далеко от Дильнеи и других населенных мест, чтобы кто-нибудь отважился лететь на легком летательном аппарате, предназначенном для преодоления близких дистанций.

Ларвеф работал. Прошло то время, когда он рассказывал о своих странствиях, о посещении далекой планеты, называвшейся так странно — «Земля», а также о других ненаселенных планетах, в том числе о той, где он нашел потерянный в детстве складной ножик, а позже потерял всех своих спутников и друзей. Сейчас ему было не до бесед. Он спешил. Куда? В неизвестность. Он как-то сказал нам, что не намерен сидеть на искусственном островке и ждать. Уж не предпочитал ли он верную гибель длительному ожиданию?

Едва ли. Он был смелым, более того, дерзким искателем, но он любил жизнь не меньше, чем неизвестность. Он хотел побывать еще раз на Земле, побывать через двести лет, а срок истекал. Он дал себе слово побывать и на той планете, которая, нарушив законы здравого смысла, перевернула время и пространство, поиграв с ним и с его товарищами в загадочную игру, а затем… Он и должен выяснить, что произошло затем. Он все время думал об этом. И эти думы приводили его буквально в бешенство, в ярость. Они не уйдут от него, эти страшные и коварные загадки, он их разгадает! Но на что же надеялся он? Не надеялся ли он, что встретит космолет где-нибудь на близком расстоянии от Уэры? Это было маловероятно. Но мы молчали — я и Туаф.

Мы делали вид, что это нас не касается.

Однажды, вернувшись домой с прогулки, я и Туаф услышали заинтересовавшие нас слова. Ларвеф разговаривал с комочком вещества. Он так был увлечен беседой, что не слышал, как подошли мы. Я запомнил, а потом записал этот разговор.