Михаил Первухин - Колыбель человечества

Убедившись, что Падди мертв, мы поторопились покинуть место его гибели. Труп Падди мы зарыли в снег, сами впряглись в постромки и потащили саночки с провизией, думая только об одном, как бы скорее уйти подальше отсюда.

На нашем пути был небольшой, скалистый, полузане-сенный снегом островок на расстоянии около пяти-шести километров. Добравшись до него, мы сделали привал. Я и Энни возились около выбранного для привала места, разводя костер, потому что нам посчастливилось подобрать несколько обломков Бог весть какими путями попавшей сюда доски. Макс с карабином в руках отошел шагов на пятьдесят, но нам была видна его фигура, и Энни, возясь с приготовлением похлебки в котелке, не спускала с Макса любящего и тревожного взора.

И вдруг я увидел, как Макс быстро обернулся и приложил ружье к плечу. В то же время я ясно услышал тяжкий топот, словно вблизи мчалось целое стадо мускусных быков, хриплый рев, как будто трубный звук, и выстрел Макса. Разумеется, через секунду я был на ногах и мчался на помощь к Максу, а за мной серной летела и Энни с карабином покойного Падди в руках.

Но наша помощь запоздала, и мы были только свидетелями ужасной катастрофы.

Я видел, как что-то огромное, с хороший дом величиной, какая-то рыжевато-серая туша на четырех огромных бревнообразных ногах, с выставленными вперед, загнутыми спиралью желтыми клыками и чудовищно длинным толстым змееобразным хоботом, надвинулась на Макса Грубера. Хобот опустился, обвился вокруг тела нашего товарища, вскинул это беспомощное, бессильное тело высоко в воздух.

Не помня себя, я выстрелил, целясь в сверкавший, словно раскаленный уголек, крошечный глаз зверя. Выстрелила и Энни. Ответом нам был не рев, а какой-то яростный вопль. И когда дым рассеялся, мы увидели чудовище, мчавшееся от нас по ледяным полям с высоко приподнятым хоботом.

Но где же был Макс?

Очи Энни, любящей женщины, отыскали Макса. Или, правильнее, то, что за секунду было Максом: это было тело, буквально раздробленное ударом о ледяной выступ. Это был изорванный мешок с костями, клочья окровавленного мяса.

Я не мог смотреть на это кровавое месиво. Я отвернулся и, шатаясь, побрел к нашему костру. И в то время, когда я в изнеможении опускался на снег у костра, там, на месте гибели Макса, прозвучал ружейный выстрел.

Я не обернулся. Я не поднял далее головы, чтобы посмотреть, что случилось. Ибо я знал.

Это умерла Энни.

Рассказывать ли дальше, джентльмены?

Вы видите, что я жив.

Как это случилось?

Меня подобрали эскимосы племени «Черной Гагары». Должно быть, я много дней скитался по ледяным полям, будучи охвачен безумием. Лично я решительно не помню ничего об этих днях скитаний. Но когда эскимосы нашли меня, со мной был мой верный карабин, немножко пороха и пуль и кое-что из припасов. Их «медицин-мэны» целый месяц изгоняли из меня «демонов безумия». Окуривали, колотили меня, купали в ледяной воде, прижигали лопатки раскаленным железом.

Конечно, они не могут отвечать за это: делали, что находили нужным, в полной уверенности, что это — единственное средство спасти меня.

Не знаю, благодаря ли этому уходу или вопреки всем стараниям «медицин-мэнов», но я, как видите, жив и здоров, и могу работать по-прежнему.

В поселок этих эскимосов забрела партия моих товари-щей-трапперов Гудзоновой компании. Они доставили меня в форт Гуд-Хоп, где я окончательно оправился и где я в первый раз рассказал начальству все мною пережитое.

Не знаю, но мне кажется, что и майор и капитан плохо поверили моим рассказам.

Но мне, в сущности, до всего этого нет никакого дела. Хотят — верят, не хотят — не надо.

И вам, джентльмены, я рассказываю все, до последней капли, вовсе не для того, чтобы заставить вас поверить.

Но, клянусь спасением моей души, я не придумал ни единого слова! Что было, то было. Конечно, у меня нет свидетелей, но кто знает Неда Невилла, тот поверит ему и на слово.

Все, что я рассказываю, очень странно. Знаю. Но… но, джентльмены, разве вы в жизни не встречали еще более странных, еще более чудесных вещей?

Вы говорили, что вы составите какой-то протокол? И вы хотите, чтобы я, Нед Невилл, подписался под этим вашим протоколом? Ладно. С превеликим удовольствием. Подписывать мою фамилию меня выучил все тот же самый Макс Грубер, да будет помилована Высшим Судией его душа, хотя она и заражена ересью протестантства. Но, может быть, Судия примет во внимание, что Макс был отличный охотник, верный, честный товарищ, и погиб такой ужасной смертью. Если хотите, я подпишусь и за Макса и за Энни. Не надо? Ладно! Как хотите. Где писать-то?