Борис Петров - Колокол (СИ)

Лю закашлялся и налил себе еще чая. Он пил медленно, пытаясь остудить горячим напитком свой раскаленный разум, но все было тщетно.

— Я долго учил свой народ иному пути. Я верил в то, что идеи свободы, что люди никогда не предадут свой род, своих предков, свою историю, что все эти по сути идеалистические идеи победят потребительскую сущность людей. Но я ошибался. Я давно это признал, эта зараза поселится и в стране Драконов, дай лишь срок. Мы с тобой такие же как они. Они наше порождение, по нашему образу и подобию. Найти хоть десять различий от нашего мира… Их нет.

— Ты прав, но в одном я с тобой не соглашусь. Да люди овцы, так было всегда. Но они не своей воле такие. Им нужны пастухи, и в каждом столетии они рождаются. Рождаются и перерожденцы, которые видят и используют людей как овец, отправляя их на бойню, решая за них, кем и чем им быть.

— А в чем разница одних пастухов от других? Почему ты думаешь, что твой путь истинно верен? Посмотри на людей — они счастливы. Не это ли главная задача и то, к чему надо стремиться. Люди счастливы в своем рабстве. Мы с тобой тоже рабы, рабы своих идей.

— Тогда зачем все это? Зачем нужна наша работа?

— Это наука. Эксперимент подтвердил правило — природу не изменить, даже если она будет искусственной.

Рашид вертел в руках столовый нож. Следя за игрой тупого клинка от тусклого света старомодных ламп, он смотрел сквозь стены. На восточной стороне города, за широким проливом, отделяющим две части города, город Патрициев и город челяди, в глубине черного, обязанного коричневой клейкой лентой пакета, зарождался огонь. Огонь смерти, смерти, разлетающейся на тысячи стальных осколков, на тысячи летящих с убийственной скоростью стрел. Огонь. Рашид резко метнул нож в стену. Нож, звеня, вонзился в плотные пыльные обои, слегка войдя в ссохшийся слой штукатурки.

— Нам пора, — сказал он Лю. Эхо дальнего грома донеслось до них, слегка обдав горячим ветром глаза. За окном люди шли, ничего не замечая, не замечая того, что их жизнь с этой минуты изменилась навсегда.

Груда искореженного, черного от гари металла торчала посреди площади. Вокруг стоял столб густой пыли, затмевая своей пеленой солнечный свет. Гнетущая тишина пришла вслед за оглушительным взрывом, ворвавшимся в размеренную жизнь города.

Взрыв разорвал как бумагу стальной корпус автобуса, разметав его части повсюду. Люди на тротуарах лежали вповалку друг на друге, многие были в крови, оглушенные, не понимающие, что произошло. Те, кому удалось подняться, пошатываясь, слезящимися от пыли и копоти глазами смотрели в эпицентр взрыва на догорающие остатки стальной машины.

Насколько хватало глаз, все вокруг было в крови, красные от крови лоскуты одежды, разбросанные по площади, безмолвно свидетельствовали тому, что в автобусе были люди. Были. Кто, сколько? Теперь же никого, только пыль, сгоревший металл, да остатки обугленной плоти в лоскутах одежды.

Вой сирен разрывал тишину, но она надвигалась над городом все сильнее, распространяя свое влияние на всю территорию города. Звуки ворвавшихся машин скорой помощи, полиции, пожарных утопали в этом кисельном воздухе, проявляясь лишь небольшими всплесками вырвавшихся нот тревоги.

Дима поднялся с тротуара, старательно массируя колотившие как сотни молотов виски. Контузия знала свое дело, он ничего не слышал, его сильно тошнило и хотелось спать. Дима посмотрел вокруг, несколько женщин и мужчин пытались подняться, но тут же падали обратно, держась за голову. У многих по лицу текла кровь. Липкая жидкость начала заливать глаза, и Дима машинально протер их ладонью, ладонь побагровела от налипшей густой крови. Он осмотрел себя: вроде бы цел, все конечности на месте, только из десятков рваных и резаных ран по всему телу текла кровь. Потеря была не столь большой, чтобы подкосить его, но слабость все же начинала править телом. Он встряхнул головой, пошире разлепил веки. Пройдя чуть вперед, он помог сесть нескольким гражданам, бегло осматривая их состояние — целы, только порезы, ссадины, да оглушение.

Дима направился к эпицентру. Подойдя к кордону, он попытался пройти дальше, но преградивший путь вурдалак, что-то пытался ему объяснить, но не было слышно. Сквозь звенящую тишину отрывками доносилось: «…нельзя… иди к скорой…». Дима достал корочку и развернул ее перед лицом солдата. Тот тут же отдал честь и что-то еще сказал, показывая на машины скорой помощи, у которых спешно осматривали пострадавших, но Дима жестом показал, что с ним все нормально, и вступил за натянутую желтую ленту.