Генри Балмер - Ключ к Айруниуму

Девушка обыскала всю свою сумку, наконец достав из нее пачку сигарет и маленькую, украшенную драгоценными камнями зажигалку. Она предложила сигарету Престину.

— Нет, спасибо, — отказался он, немного оскорбленный, — я бросил.

— Что ж, это все объясняет, — сказала она с колючей улыбкой.

— Объясняет что?

— Я думала, что ты американец — но потом я решила, что ошибаюсь, и ты англичанин. Итак…

— Найдя забавным то, что старая двусмысленность в разговоре с этой девушкой всплыла так быстро, Престин ответил:

— Я и тот и другой одновременно.

— Да? — сказала она, щелкнув зажигалкой. — Счастливчик.

— Да — согласился Престин, имея ввиду то, о чем они говорили.

— Я — Фритси Апджон. — То, как она это сказала, было формальным представлением, не более.

— Роберт Престин. — Он ответил тем же тоном.

Трайдент сделал поворот, и сила его тройных двигателей начала пробивать чистый курс через верхние слои атмосферы. Комфорт и роскошь салона наводили мысли на футуристское сравнение с имевшими поршневые двигатели старыми винтовыми самолетами, которые в свое время правили в небесах. Отец Престина как-то, показывая ему, как управлять полетом замечательного бензинового самолета, который они сделали вместе, сказал:

— Авиация развивается слишком быстро, Боб, и это может повредить ей же. К счастью для всех нас, нашлось несколько дальновидных и уравновешенных людей, и мы кое-как довели дело до конца. В будущем у нас может не быть такой возможности. Одна ошибка и — хлоп! — что означает конец третей планеты.

Уже тогда юный Престин знал, что он не из тех людей, что ослепляют себя реальностью или используют фантазию против страха и безумия. Когда он получил отказ Королевских ВВС, он напрямую столкнулся с этим. Но теперь эта девушка, Фритси Апджон, с длинными ногами и привлекательным лицом, испорченным косметикой — эта девушка представляла ту часть жизни, с которой, используя установившуюся практику, он столь долго избегал встречаться.

Полет продолжался, и он в своей твердой и щепетильной до мелочей манере разговаривал с Фритси. Она сказала, что она манекенщица, и эта ее работа и объясняла все эти «альф» и «гоун», «фэб» и все остальное. Ей не могло еще быть и двадцати, и жизнь била из нее ключом; тем не менее она держалась со звериной самоуверенностью и уравновешенностью хладнокровной и необычайно наблюдательной девушки. Престин почувствовал странный трепет, овладевающий его сознанием. Она грозила потрясти до основания все его понятия и представления.

Она и не пыталась пронзить его озабоченность; может, журналы заставили ее отказаться от этого намерения.

— Я всегда говорю, что три двигателя лучше, чем два, а четыре безопаснее, чем три. Но все же, я только платящий за проезд пассажир, и мои познания в техническом мире не идут в расчет.

Престин улыбнулся.

Я тоже всего лишь платящий за проезд пассажир. Я лично предпочитаю больше, чем два или три двигателя; но если парни, разбирающиеся в науке и технике, говорят нам, что с двумя гигантскими двигателями все в порядке, нам приходится верить им.

— У меня от этого мурашки по спине ползут. — Она поежилась; Престин счел это наиболее интересным и стоящим наблюдением. — Только подумай, сказала она, драматически вскинув свою слабую руку. — Четыре или пять сотен людей, втиснутых в сидения, как на втором этаже автобуса, и один из этих проклятых больших двигателей перестает работать или что-нибудь еще. На каком основании он… он…

— Войдет в штопор?

— Он разобьется! Альф, и это будет не смешно.

— Это будет далеко не смешно. Но они гарантируют двигатели.

— Я уверена, что они это делают. Я не хочу больше говорить о самолетах. Давай говорить о тебе или обо мне или вообще не разговаривать.

— она откинулась на спинку сидения и закрыла глаза; ее ресницы плавно сомкнулись. Она выглядела столь юной и беззащитной, хотя Престин знал, что она лишь временно убрала когти.

Престину почти всегда нравились полеты. Когда стюардессы начали разносить подносы с едой, он с удовольствием приготовился к превосходному обеду и обрадовался, что Фритси открыла глаза, села и взяла себе поднос. Он знал, что она действительно спала, даже если бы она не спала, он примирился бы с такой женской уловкой против его нежелательного общества.

Он ел, не задумываясь о еде и полностью обратив свои мысли к девушке, немного ошеломленный и все еще веселый. Она ела с аппетитом, он мог ясно это видеть, не задумываясь, о чем он размышляет. Почему она должна это делать? Она летит в роскошных условиях беспосадочным перелетом в Рим, хорошо ест и пьет; пребывая в предвкушении ожидающих ее впереди приключений, она ни о ком более, кроме себя, не беспокоится. На него у нее пока не будет времени. Пока.