Юрий Никитин - Скелет в шкафу

Стельмах посмотрел на нее и сказал поощряюще:

– Ну-ну, говори, девочка.

– Если даже в СССР, – договорила она не столь твердым голосом, – ухитрялись укрепляться национальные элиты в противовес центру, то в СССР-2 это сделать проще! Ни Берлину, ни Парижу как-то не хочется подчиняться центру в Брюсселе. Это не Москва, которой подчинялись все в СССР безоговорочно.

Я заметил в дверях Грегора и Терезу, уже оба показывают на часы, сказал с грустью:

– Нам пора возвращаться в Москву. Не скажу, что данные о роспуске СССР нельзя обнародовать. Как раз можно. И нужно. Но… не сейчас еще. Чуть позже. Пусть это будет настоящим нашим триумфом! Евросоюз трещит, это хорошо, так и было задумано, однако в последнюю минуту именно мы его и спасем. Европейцы так сумели себя поставить, что все их тогда еще стали считать светочами ума и мудрости… так и было в Средние века, но европейцы давно не те, а мы их по привычке считаем умными. Теперь это тупые бюргеры, не способные понять связь причины и следствия, а спасать их придется бывшим варварам из России, чьи мозги в трудностях и борениях не заплыли жиром!

Он отводил взгляд, недовольно хмурился.

– Я что, молодой дурак, по-вашему? Не просчитал все заранее?

– Вы моложе меня, – сказал я. – Хотел бы я сохранить такую же ясность ума, живость в рассуждениях!.. Увы, я уже стар и печально мудр… ибо в мудрости слишком много печали. Честно говоря, я бы на вашем месте пока придержал эти документы. Это я как старик с вот такой бородищей говорю.

Он фыркнул презрительно:

– На какой срок бы придержали?

– Вы еще успеете насладиться триумфом, – заверил я. – Сейчас время не идет, а летит. Год за десять, а завтра будет за двадцать. Мы не знаем точно, как и что фурыкнет через год-два, настолько все зашебуршилось. Возможно, через полгода можно и даже пора будет обнародовать все-все!.. Но не сейчас, посмотрите на карту мира, там такое происходит, что нам нужно пока что придержать этот мощный козырь.

Я сказал намеренно «нам» и заметил, что уголки его губ чуть дернулись, намекая на улыбку, но лицо оставалось по-прежнему неподвижным и застывшим, как у крупного политика на дипломатическом приеме.

– Подумаю, – буркнул он. – Но вы меня не убедили.

– Я не за этим приезжал, – заверил я. – Честно говоря, сперва упирался, но сейчас счастлив, что приехал и, говорю без лести, пообщался с таким титаном.

Он отмахнулся.

– Да ладно, насмотрелся я на таких титанов…

– Я не сказал, – возразил я, – что вы единственный титан на свете!.. Но вы сделали то, что могли сделать только титаны.

Ингрид, слушая нас, сказала тихонько:

– Вызываю вертолет?

– Да, – сказал я. – вы… погоди… Погоди!

Она переспросила озадаченно:

– Что-то еще?

– Погоди, – сказал я сдавленным голосом. – Сейчас не вызовешь, сильные помехи… нас глушат… ничего не понимаю, словно какая-то направленная атака…

Ингрид дернулась и развернулась, торопливо отыскивая взглядом противника. Из дома на веранду выбежал Грегор, в руках тут же откуда-то возник автомат HK G36 «третьего поколения» под малокалиберный малоимпульсный патрон 5.56х45.

– Откуда? – спросил он резко. – Что за атака?

– Заглушена связь, – повторил я. – Мобильная тоже…

Ингрид торопливо нажала на смартвоче кнопку, прислушалась, подняла растерянный взгляд.

– Похоже…

Грегор спросил:

– Откуда пойдут?

– Не знаю, – признался я. – Смотря сколько их.

На веранду выбежала Тереза, помогла Стельмаху подняться, он покачал головой, но молча пошел с нею в дом.

– Почему такая хреновая охрана? – спросил я злобно.

Грегор развел руками.

– А кому был нужен этот пенсионер? Даже для тех, кто посвящен, он все равно уже политический труп. И документам его грош цена. Так и думали до тех пор, пока вот не пришло это неустойчивое время… Раньше на публикацию этих документов не обратили бы внимания, позже тоже наверняка будут неинтересны, потому никто и не задумывался, что охранять нужно так, будто это склад атомных бомб!

Я сказал зло:

– Сейчас, когда в мире турбулентность на всех уровнях, эти бумаги могут рвануть так, что ядерная зима покажется жарким раем.

– Нападение всегда соображает быстрее, – холодно заметила Ингрид, – чем защита.

Я подумал, что я сам соображаю в сто миллионов раз быстрее, чем прежде, но, к сожалению, тело у меня почти не изменилось, потому не смогу ни уйти от пули, ни спрыгнуть с крыши, ни ударить в стену так, чтобы кулаком пробить дыру, потому внутри стало тяжело и холодно, а страх заполз под кожу и начал прогрызаться к костям.