Юрий Никитин - Скелет в шкафу

– Все, нужно идти работать. Человек живет до тех пор, пока трудится. И вообще он только тогда человек. Отдыхать любое животное может.

Мы с Ингрид поднялись, когда он встал, я не выдержал, поинтересовался:

– А почему не обнародовать правду? Пусть люди знают, что это была не победа США, а наше собственное решение.

Он поморщился.

– В наших руководителях все еще сидит заскорузлый советский альтруизм. Даже сейчас. Как и тогда, выслушивая оскорбления, что все республики кормят и поят Россию, наши деликатно и себе во вред помалкивали, чтобы не обидеть правдой. Так и сейчас все еще относятся слишком по-отечески к тем, кто продолжает бросаться грязью. Дескать, малые еще, неразумные, что они понимают, потом им же стыдно будет, а мы великая нация, стерпим.

– Дурость, – сказала Ингрид воспламененно.

Он грустно улыбнулся.

– Они в самом деле малые и неразумные. Практически ни одной республики не существовало раньше. Сперва это были территории Российской империи, потом вошли в состав Советского Союза. И лишь когда в КГБ было принято решение выйти из Советского Союза, эти дотационные земли получили самостоятельность. Но чтобы ею научиться пользоваться, недостаточно даже десятка лет… Пока что у них у всех синдром детства, когда родители им всегда должны! И вообще весь мир должен помогать.

Ингрид сказала сердито:

– Это не снимает с них ответственности!

Он кивнул и пошел с веранды в дом. Мы наблюдали через окно, как он там пошел на второй этаж, хватаясь за перила и помогая себе подниматься по ступенькам, но все же двигается достаточно быстро, есть еще порох в пороховницах.

– Пойдем, – сказал я, – наша ниша – гостевой домик. Пока дойдем – есть захочешь, я тебя знаю.

Мои мозги работают в турборежиме, даже когда удается отсечь лавину эсэмэсок, телефонных разговоров, картинок со спутников, что рвется из инета. Все это старается помочь, подсказать, но, блин, слишком уж назойливо, не понимает, почему раньше требовал поднатужиться, выдать еще информации хоть каплю, а сейчас отбиваюсь…

Задействовав несколько сотен тысяч мощных компьютеров, я за несколько минут поставил около сотни экспериментов, создавая компьютерные модели с исправленными генами по методу CRISPR, выбрал десяток наиболее перспективных, когда существа получились достаточно жизнеспособными и пригодными к воспроизведению, дал им возможность эволюционировать в ускоренном режиме.

Из этого десятка семерых остановил, получаются химеры, но в одном случае результат получился наконец-то ожидаемым…

Я запустил процесс эволюции еще быстрее, и тут со стороны кухни прозвенел противный человеческий голос, хуже того, женский:

– Ты чего там застыл, как муха на морозе?

– Работаю, – ответил я.

– Над чем?

Я ответил сердито:

– А поймешь?

– А-а, – сказала она и встала в красивой позе в дверном проеме, – удаленный доступ к своим мышкам?.. И что они говорят?

– Просят ускорить работы над бессмертием.

– Ого!

– А ты думала?.. Сперва сделаем бессмертными мышек, а уже потом начнем осторожненько переносить… применять полученные наработки к человеку. Но надо торопиться, мышиный век – два года.

Она сказала саркастически:

– Понятно, ради мышей чего не сделаешь?..

– Вот-вот. Чего хотела?

– Пройтись по саду.

Я буркнул:

– Кто-то мешает?

– Могут подумать, – сказала она, – что мы поссорились. Пойдем вместе. Если сегодня-завтра примешь какое-то решение, то сразу же улетим обратно. Я в Управление, ты к мышам.

Я вздохнул, поднялся, но все еще вырезал там в своей лаборатории участки кода и заменял другими блоками, чувствуя странную такую раздвоенность, когда я работаю там и одновременно общаюсь с женщиной здесь.

Грегор уже в саду, оставив Стельмаха на Терезу, мощным секатором ровняет живую изгородь, оглянулся, на лице проступила сдержанная улыбка.

– Что-то вы какие-то… обеспокоенные, ребята.

Я кивнул на Ингрид.

– Да вот она в ужасе.

– Что случилось?

– Насмотрелась фильмов, – пояснил я, – что у вас тех, кто слишком много знает, обязательно убивают. Потому у вас одни силовики, а ученых нет. И меня убьете обязательно. А она добрая, хоть и не показывает, а то и ее убьют. Добрым у вас нельзя, добрые все предатели.

Он вскинул в изумлении брови.

– Почему убьют?

– Но мы теперь узнали так много, – сказал я, – так много, что просто и не знаю. Теперь что, с нами случится автомобильная катастрофа? Или чайку с полонием?