Филип Фармер - Т. 11. Любовь зла. Конец времён. Растиньяк-дьявол

— Чего встал, Ярроу? — голос ангела-хранителя почему-то дрожал, словно его охватило дурное предчувствие.

И вдруг он истошно закричал, словно от мучительной боли.

Хэл резко развернулся, чтобы увидеть, как внезапно и ужасно оправдалась его догадка, сверкнувшая в голове мгновение назад и послужившая причиной его внезапной остановки: когда он положил ладонь на руку пьяницы, он ощутил не тепло кожи, а гладкость и холод хитина. В тот момент он сразу не сообразил, что к чему, но, припомнив, о чем они с Фобо говорили по дороге в кабак и зачем Фобо носит с собой оружие, он уже собрался предостеречь Порнсена, но было поздно: иоах скорчился на земле, закрывая лицо руками, продолжая кричать от боли. Огромная фигура, прежде цеплявшаяся за фонарь, теперь направлялась прямо к Хэлу. Казалось, тело монстра разбухает с каждым шагом. На его груди раздувался издававший тихое шипение трепещущий серый шар, увеличивавшийся все больше и больше, а его воронкообразный хоботок уже нацелился Хэлу в лицо. Да, то, что он было принял за обычный этаозский нос, было хоботком, а дышало это чудовище через две щели над огромными глазами, надувая кожистый мешок на трахее. Наверное, его дыхание обычно вырывается из щелей с большим шумом, но, очевидно, монстр умел его сдерживать, чтобы не вспугнуть жертву раньше времени.

Хэл завопил от ужаса. В одну секунду он сорвал с себя плащ и швырнул чудовищу в морду. Может, его маска и могла спасти его, но он не хотел испытывать судьбу.

Что-то обожгло тыльную часть кисти, и он вскрикнул от боли, но отважно бросился в атаку. Прежде чем этот кошмар успел набрать новую порцию воздуха в свой мешок, чтобы выплеснуть из хоботка новый заряд кислоты, Хэл ударил его головой прямо в брюхо.

Насекомое шумно вздохнуло и опрокинулось на спину, суча руками и ногами, пытаясь перевернуться — ни дать ни взять огромный ядовитый жук. Впрочем, он им и был. Не давая ему оправиться от шока и подняться на ноги, Хэл изо всех сил пнул его тяжело подбитым сапогом, с хряском пробив хитиновый панцирь. Он поспешно отдернул ногу, и из раны хлынул поток темной в газовом свете крови. Хэл ударил снова, насекомое заверещало и попыталось удрать на четвереньках. Тогда землянин высоко подпрыгнул и обеими ногами обрушился ему на спину, придавив монстра к каменному тротуару, затем припечатал каблуком его тонкую шею и навалился на него всей своей тяжестью. Что-то хрустнуло, и жук перестал дергаться. Его нижняя челюсть отвисла, открывая два ряда острых как иголки зубов. Рудиментарные ручки в уголках рта дернулись в последний раз и опали.

Грудь Хэла ходила ходуном, он тщетно пытался вдохнуть хоть чуть-чуть воздуха. Казалось, желудок подступил к самому горлу Хэл наклонился, и его вырвало.

И сразу почувствовал, что трезвеет. Хэл оглянулся в поисках Порнсена. Тот лежал, съежившись, в канаве и уже больше не стонал. Хэл перевернул его и содрогнулся: глаза были почти полностью выжжены, губы превратились в сплошной волдырь, и из них вываливался распухший язык с облезающей кожей. Часть яда Порнсен, похоже, проглотил.

Хэл выпрямился и побрел прочь. Патруль очкецов обнаружит тело иоаха и передаст его землянам. Пускай иерархи сами догадываются, что здесь произошло. Порнсен мертв, и только сейчас Хэл понял, насколько он ненавидел своего иоаха и как рад его смерти. Он не нашел в себе ни капли сострадания мучениям Порнсена в последние минуты жизни. Да, его муки были ужасными — но что с того? — он сам мучил Хэла и издевался над ним в течение тридцати лет!

За спиной послышался какой-то звук. Шаги?

— Фобо — ты? — с надеждой обернулся Хэл.

В ответ донесся стон и жалобное бормотание.

— Порнсен? Этого не может быть… ты же… ты же мертв!

Но Порнсен был жив. Он уже стоял на ногах. Потом он протянул руки вперед и, ощупывая воздух, сделал несколько неуверенных шагов.

Хэл оцепенел от ужаса. Больше всего ему хотелось убежать отсюда как можно дальше. Но усилием воли он заставил себя остаться на месте и рассуждать трезво. Если очкецы найдут Порнсена, они доставят его на «Гавриил», где врачи вживят ему новые глаза из банка органов и введут ему регенераторы. Через две недели его язык восстановится настолько, что он сможет говорить. О Предтеча! И что же он понарасскажет!

Две недели? А прямо сейчас не хочешь? Писать-то Порнсен не разучился.

Иоах корчился от физической боли, а Хэл Ярроу от душевной: у него оставался только один выход, и какой! О Предтеча!

Он подошел к иоаху и взял его за руку. Тот вздрогнул и что-то залопотал.