Филип Фармер - Т. 11. Любовь зла. Конец времён. Растиньяк-дьявол

Хэл посмотрел вниз: лес, словно заиндевевший в лунном свете, и редкие квадратики света маленьких ферм. А впереди — гряда высоких холмов, за которыми прятался Сиддо.

— Ну и вот, — продолжил он, машинально говоря быстрее, потому что холмы быстро приближались. — Когда мое «очищение» подошло к концу, я встал, оделся, съел ритуальный обед из саранчи с медом…

— Фу!

— Ну, саранча не так уж и плоха, особенно если к ней привык с детства.

— Саранча-то мне нравится, я ела ее много раз. Но меня замутило при одной мысли об ее сочетании с медом.

Он пожал плечами, а потом сказал:

— Пора выключать свет в кабине. Тебе придется лечь на пол и надеть плащ и ночемаску, чтобы, если кто тебя и увидит, тебя приняли за очкеца.

Жанет послушно соскользнула с сиденья и наклонилась, чтобы надеть плащ. Прежде чем выключить свет, он не смог удержаться от того, чтобы бросить быстрый взгляд на ее соблазнительную грудь: соски были такими же алыми, как и губы. И хотя он тут же отвернулся, но все, что он увидел мельком, запечатлелось в его сознании с фотографической точностью. Он почувствовал, как его захлестывает желание, и уже знал, что скоро испытает чувство стыда и острого раскаяния. Чтобы скрыть неловкость, он снова заговорил:

— Потом в келью вошел архиуриэлит сандальфон Макнефф, а за ним вся свора теологов и даннологов: психонервические параллелеисты, субстратомисты, проникаторы, хронотрописты, псевдотемпоралисты и космообозреватели.

Они усадили меня на стул, установленный в фокусе модулятора магнетического детектора. Потом ввели мне в вену гипноисповедник, выключили весь свет и стали нараспев читать молитвы и главы из «Западного Талмуда» и «Исправленного Писания». Затем из элохиметра сфокусировали луч…

— ’Es’ase’asah? [14] Что это?

— Элохим — это Бог на иврите. А метр — вроде этого, — он указал на один из множества циферблатов на панели. — Только элохиметр круглый и очень большой — у него стрелка величиной с мою руку. На циферблате по кругу расположены, древнееврейские буквы, и во время испытания она прыгает вверх и вниз, оценивая степень непорочности испытуемого.

Большинство людей понятия не имеют, что значат все эти буквы, но я-то — козл. У меня был доступ к книгам, где все это подробно описывается.

— И ты знал, что нужно отвечать, nespfa?

— Fi. Но это не спасло бы меня от гипноисповедника, уж он-то бы вытащил всю правду наружу, если бы только… если бы только я не был болен марсианской чесоткой.

Он рассмеялся, но как-то безрадостно, словно прокаркал.

— Под этим наркотиком, Жанет, вся грязь и непотребство, которое ты когда-либо совершил, или даже просто подумал: вся твоя ненависть к тем, кто выше тебя; все твои сомнения в доктринах Предтечи — вся эта муть поднимается из глубин твоего подсознания, как мыльная пена на поверхность грязной воды в ванне: такая нежная, легкая и тут же буреющая от грязи.

Но я сидел и смотрел на стрелку, словно глядя в лицо самому Господу, Жанет, — можешь ли ты меня понять? — и лгал ему. Но я не переигрывал, я не притворялся слишком непогрешимым или фанатиком. Я даже признался в некоторых небольших многоложествах. В те моменты стрелка трепетала и возвращалась на несколько делений назад. Но на главные вопросы я отвечал так, как нужно. Потому что для меня это был вопрос жизни или смерти. И я победил.

А потом я рассказал им свои сны — мои субъективные путешествия во времени.

— Soopji’tiw? [15] Субъективные?

— Fi. Любой из нас субъективно путешествует во времени. Но объективно на это способен только Предтеча, его брат-отступник и жена брата.

Я построил свои сны по всем законам архитектуры — добротно и красиво. И главное, по вкусу моих заказчиков. И увенчал все шедевром (или ложью, называй как хочешь) о том, что Предтеча самолично посетит Этаоз и будет беседовать с сандальфоном Макнеффом. И это великое событие должно произойти через год.

— О, Хэл, — выдохнула она, — но зачем ты им это сказал?

— Затем, что теперь, maw sheh, экспедиция затянется на год. Они не смогут отказаться от шанса лицезреть Сигмена во плоти. Так что, как видишь, моя чудовищная ложь обеспечила нам с тобой год спокойной жизни.

— А потом?

— У нас будет время об этом подумать.

— И ты все это сделал ради меня… — проворковала она из темноты под сиденьем.

Хэл не ответил, он был слишком занят тем, чтобы вести шлюпку как можно ниже над крышами. Одна за другой мелькали кучки домов, разделенные парками. Он летел так быстро, что чуть было не проскочил мимо дома Фобо — средневекового трехэтажного замка с амбразурами на башнях, со множеством каменных уродцев и насекомоподобных горгулий, обсевших карнизы и высовывающих свои фантастические головы из различных ниш. Дом стоял особняком.