Герберт Франке - Стеклянная западня

Сейчас они точно так же, как вчера, повзводно стояли перед окошечками в стене склада медикаментов. Хорошо бы удалось повторить то, что случилось вчера, с одной только разницей: теперь это случится не с ним одним.

В стене было десять круглых отверстий, из которых выступали короткие, похожие на водосточные, желобки. Солдаты один за другим подходили к ним прикладывали левую руку с контрольным кольцом на мизинце к регистрационной пластинке слева от желобка, раздавался сухой щелчок, после шорох, и в подставленную правую руку падала пластиковая упаковка с таблетками.

Абель дожидался своей очереди, украдкой наблюдая за стоявшими рядом. Справа стоял Артур, уголком глаза Абель мог видеть выдвинутый вперед подбородок и низкий, покатый лоб. Не годится, подумал он. И скосил глаза влево. Остин был на сантиметр ниже его, посмуглее. Самым примечательным на лице его были глаза, черные, матово поблескивающие изнутри. Но в глазах этих не было выражения-они тупо уставились в пустоту. Абель выбрал Остина.

Когда подошла очередь их взвода и Абель получил прозрачную пластиковую упаковку, он сделал почти то же, что и остальные. Отошел в сторону и аккуратно надорвал пакетик. На ладонь выкатились таблетки. Две большие, белые, чем-то смазанные, чтобы легче было их проглотить, одна маленькая, желтоватая, сладкая на вкус, и черный шарик, величиной с дробинку. Абель проглотил одну большую, почувствовал, как она двинулась по пищеводу. Потом проглотил вторую и маленькую желтоватую. Его поразила мысль, что у него нет зубов, впрочем, у остальных солдат их тоже не было. Только у майора были зубы, они блестели, когда он отдавал команды. Но в данный момент это было неважно. Он огляделся… момент был удачен, все вокруг заняты таблетками, капрал глядит в сторону… Абель зажал в ладони черный шарик, незаметно сунул его в карман… снова огляделся… прошло!

Но самое трудное было впереди. Он наблюдал за Остином, который как раз отошел от желобка и занялся своей упаковкой. Абель незаметно придвинулся ближе. Две большие таблетки Остин уже проглотил, сейчас он извлекал черную, он хотел, должно быть, сладкую, желтоватую оставить напоследок, чтобы подольше ощущать ее вкус. Абель резко повернулся, локтем задел ладонь Остина. Таблетки покатились по земле. Абель проследил за черной. Когда она замерла на месте, он придавил ее подошвой. Сильно нажал и растер-словно противную назойливую букашку.

Остин наклонился за желтоватой таблеткой, поднял ее. Испуганный, немигающий взгляд его остановился на темном пятне, оставшемся на камнях. Механически сунул он желтоватую таблетку в рот. И наконец поднял взгляд на Абеля, по-прежнему растерянный и беспомощный. Абель, пожав плечами, отвернулся. Остин обязан был доложить о происшествии-но в данный момент он не мог этого сделать. Разговоры в это время были запрещены. Всему рядовому составу. Лишь в час десять, на дневной поверке появится у Остина возможность обратиться к начальству, но Абель надеялся, что она не будет использована.

Теперь Абель мог заняться другими деталями собственного плана. До сих пор он, как все остальные, был жестко скручен распорядком дня. Исполнение каждодневных обязанностей поглощало целиком, и ему хорошо было в броне предписаний, обязательных команд, упражнений, надежно защищавшей от любых посторонних влияний — тревожных, смутных, сбивавших с толку и потому безусловно вредных. Теперь он вдруг понял, сколь непрочна на деле была эта броня. Он словно заново учился сейчас видеть, ощущать, прошлое похоже было на сон, во время которого отключается какой-то участок сознания, быть может даже наиболее важный участок. Но теперь он проснулся, и неведомо откуда накатило вдруг все это: чувства, образы, забытые понятия-пока еще словно в тумане, не разберешь. Ясно лишь: что-то неведомое перевернуло, потрясло его существование, и он с восторгом отдался ему.

Рота, солдатом которой он был, маршировала по серой бетонной дорожке вдоль бараков. Она была единым целым, единым организмом. Солдаты четко отбивали шаг, маршируя по плацу, где ежедневно выстраивались на поверку, по асфальтированным, сплошь серым спортивным и учебным площадкам. Они горланили песни, которые разучивали на специальных занятиях: с одиннадцати до двенадцати и с пяти до семи. Песни помогали держать шаг, мерно взмахивать руками. Чем громче орали солдаты, тем лучше: тексты они зазубрили, не понимая смысла, тексты о воинском долге, о верности приказу, о четком исполнении устава. О величии армейской службы.