Владимир Михайлов - Тело угрозы

– То есть, – сказал Волин после того, как говоривший умолк, повинуясь едва ли не умоляющему жесту майора, – пока вы ничего определенного сказать не можете.

– К сожалению, вы правы. Но как только картина станет более ясной, мы, естественно, поставим в известность астрономический мир. И если придут результаты американских или канадских наблюдений и расчетов, тоже не замедлим…

– Не только астрономический мир, пожалуйста. – Совладав с собою, майор встал.

–Что?

– Я говорю: информировать следует не только астрономический мир. На Земле существует немало и других миров: мир власти, мир безопасности…

– А, я понял. Да, конечно, мы поставим в известность и правительственные органы. Впрочем, это скорее всего сделает Президиум Академии наук. Хотя… все может быть: вот меня, например, приглашают зачем-то к главе администрации президента, хотя я рассчитывал переговорить лично с самим. Но я уже упоминал об этом, кажется.

– Доложили, – согласился Волин. – Спасибо, что нашли время для разговора с нами.

– Ну, я ведь не президент, – ответил Нахимовский с невеселой усмешкой. – Хотя тоже играю в гольф.

На самом деле – если говорить совершенно честно – Нахимовский вовсе не был настроен столь безмятежно: хулиганское поведение небесного тела, сбежавшего, возможно, с орбиты вокруг Нептуна (здравый смысл призывал отвергнуть эту гипотезу, но интуиция возражала – и одерживала верх), волновало его чем дальше, тем больше.

Нахимовский не зря же был не просто директором научного учреждения, но прежде всего астрономом, доктором наук и тэ дэ.

А впрочем, трудно утверждать, что он сказал бы майору, даже будучи целиком уверен в правоте Просака. Всякое явление, которое пока не удалось исчерпывающе объяснить, таит в себе некую опасность. А директор чего угодно уже в силу своей должности не может не знать, что всякое начальство воспринимает успокоительные доклады с гораздо большим удовольствием, чем тревожащие. А следовательно – волновать начальство следует только тогда, когда иного выхода просто не остается.

А кроме того – если уж волновать, то именно начальство, а не всяких там попыхачей, которые все равно могут разве что передать информацию дальше по команде – в результате чего она дойдет до верхов куда позже, чем от него лично, да и дойдет перевранной до неузнаваемости – потому что и там каждый передающий будет вносить свои коррективы; от минуса к плюсу, разумеется. Из тех же самых соображений.

Поэтому Нахимовский и сказал ровно столько, сколько счел нужным.

А еще и потому, кстати сказать, промолчал о многом, что незадолго до только что состоявшегося визита астроному позвонил давний приятель по гурманским застольям, крупный политик, кажется. И, как ни странно, запросил некую информацию, в связи с которой задал и два-три вопроса – и вопросы эти очень походили на те, что ставил визитер-контрразведчик. Нахимовский ответить ничего не смог, но пообещал (и намерен был обещание выполнить) взять это дело под свой личный контроль, что в его понимании означало – понаблюдать самому, внимательно посмотреть фотографии и тогда решить – стоит ли овчинка выдержки, или о сообщении любителя – как и о звонке политика-гольфиста – можно будет забыть с чистой совестью. Кстати сказать, поэтому он и не пожалел пяти минут на выслушивание Просака. Вот только времени на серьезные раздумья не было – цей-тноты, сплошные цейтноты. Кто это придумал, что у астрономов спокойная жизнь? Невежа какой-то.

Так – практически безрезультатно – завершилась встреча с астрономами. Из нее майор вынес только одно убеждение: оставлять это дело на самотек нельзя. Надо что-то предпринимать. Чтобы если угроза окажется реальной, быть готовыми к действиям.

Каким именно – он пока не представлял. Но можно же будет хоть что-то сделать! Нельзя же, чтобы так просто все вдруг взяло и погибло!

В таком настроении он и отправился на доклад.

Что же касается астрономов дальнего забугорья, то в данном случае они проявили полную солидарность со своими российскими коллегами – нимало о том, впрочем, не заботясь. Сообщение из России было получено и проверено, однако сенсацией не стало и никакого ажиотажа не вызвало, поскольку не подтвердилось. Да и вообще. Слишком много уже тревог было на памяти – и кометы угрожали Земле, и астероиды, а уж летающие тарелочки – и того больше; к науке эти страхи всегда имели весьма отдаленное отношение, но обижаться на авторов или провокаторов таких ужасов давно уже перестали: понимали, что каждый занимается своим делом, ученые – наукой, журналисты – сенсациями, лжепророки – паникой. Из всего этого только наука имела подлинное значение, но и без прочего было не обойтись – такой была жизнь, и переделывать ее на обсерваториях не собирались: не их делом это было.