Владимир Михайлов - Тело угрозы

А кто был вообще в полном восторге – это Минич с Джиной, хотя теперь каждый из них радовался жизни в отдельности, а не вместе, как было бы еще недавно. Как сказал один насмешник – жизнь сыграла историю, подсыпала чепухи… Они оказались на борту не то чтобы совсем по своей воле – их никто и не спрашивал, – но и без малейшего сопротивления. Минич вообще море любил и в круизы ходил – когда деньги бывали, конечно; Джина же считала, что морской воздух в ее нынешнем положении – все-таки разрыв она переживала острее, чем надеялась, хотя повторять пройденное никак не собиралась, – именно то, что нужно; кроме того, наблюдать звездное небо над океаном – вовсе не то что видеть его из города или даже пригорода; разница, по ее мнению, была такой же, как смотреть на пальму в кадке – или растущую на родном приволье. И с каждым часом времени, с каждой милей, все более отдалявшей их от берега, Джина чувствовала, как что-то меняется в ней – словно бы небесный простор становился ближе, а все то, что совсем еще недавно происходило там, на суше, в России, – отдалялось, так что в пору было сомневаться: да происходило ли это все вообще? Не привиделось ли в дурном сне на неширокой матросской койке в двухместной каюте бывшего крейсера? Открытия, побеги, преследования, телескоп на вышке? Даже и сам ныне покойный Люциан и все, что между ними было, – может, и это лишь привиделось? Ну а Минич? Он-то был? Может быть, спросить об этом его самого? Нет, она не хотела спрашивать, как не хотела вообще думать ни о чем минувшем. Дышать морем, видеть звезды, чувствовать себя как бы самостоятельным небесным телом… А что будет потом, то и будет, и совершенно не нужно смешивать будущее с прошлым: плохой коктейль.

Но хотелось ей спрашивать Минича или нет, каюта-то была одна на двоих. Хмурясь, прикусив губу, она как бы вновь ощутила прикосновения – сперва его рук, потом и всего тела, все то, чего она еще вчера не только не отвергала, но сама хотела, а сейчас вдруг ощутила, что и это осталось там, за кромкой прибоя, не взошло на палубу корабля. И сейчас отторгалось – и памятью, и чувством. Нет. Окончательно – нет.

Главным на корабле был, конечно, Гридень. Вздохнув, Джина оторвала взгляд от множества вопрошающих глаз Вселенной и направилась искать Гридня. Не пришлось, однако; он оказался совсем недалеко – тоже на палубе, только на другом борту, по ту сторону рубки – и, как и она сама, смотрел не вперед и не назад, на кильватерную струю, но вверх, в безграничье. Она удивилась было: это не для магнатов было занятие, а для романтиков, но решила не отрывать его внимания: может быть, он высматривает там самолет или спутник? Он, однако, повернул голову сам, услышав шаги. Узнал ее. Улыбнулся:

– Как мелки наши дела по сравнению с этим, правда? С делами Творца…

Но она уже – по инерции, что ли, – выговорила то, что лежало готовым на языке:

– Я хотела попросить вас…

– Все, что в моих силах.

– Другую каюту – без соседей. Здесь ведь нет других женщин?

– Есть две буфетчицы. Живут вместе. Для вас найдем отдельную. После военных тут осталось много места. Можно даже выбирать. Пойдемте?

– Просто жаль уходить отсюда.

– Да; море не всегда балует погодой. Постоим еще. Посмотрим. Молча.

Конечно; видимое величие ни к чему было разбавлять речью.

Что же касается Минича, то он тоже продолжал наблюдать небо. Но не восторгаясь, а рассматривая его как полигон, на котором вскоре что-то должно произойти. И он хотел видеть – как произойдет и что именно. Промах? Накрытие? Еще что-нибудь? Теперь, когда сиюминутные страхи и заботы отпали, он стал ощущать себя целиком в космической операции – как будто сам ее задумал, а не наткнулся на Люциановы находки случайно. Конечно, телескопа на борту крейсера не оказалось, да и будь он там – даже малейшая качка помешала бы удерживать тело в объективе, а если не качка, то уж, во всяком случае, не очень ощутимая, но все же существующая вибрация от работы двигателей. И тем не менее он наблюдал – на Экране монитора, на который изображение попадало – через спутник, разумеется, – из той обсерватории, в дооборудование которой Гридень не так уж давно вложил немалые деньги. (Инвестиция эта, надо сказать, окупилась уже многократно.) Тело и ракетная армада – вот что было главным для него сейчас (и, наверное, правильно), с прочим же будет время разобраться потом – если действительно будет. Остальное – пока побоку; а Зина-Джина? Он подумал о ней с равнодушием, которое еще вчера ему самому показалось бы странным и невоз-' можным. Почему? Наверное, мысли и чувства даются нам пакетом, а не поштучно; меняется игра – меняется и весь пакет ее правил, и надо забывать вчерашние и заучивать новые. Может быть, так, а возможно, и нет.