Филип Фармер - Т. 19. Ночь света. Отче звёздный. Мир наизнанку

— Взрослые не думать. Они не говорить. Они как животные. Я ребенок. Я думать. Ты учить меня думать. Я спросить тебя, куда Хут ушел, потому что ты понимать.

И как много раз при разговоре с ней Кэрмоди мог только вздохнуть. На нем лежала тяжелая и серьезная ответственность. Он не желал внушать ей ложные упования и в то же время не хотел лишать ее надежд — если таковые вообще у нее были, — что жизнь продолжается и после смерти. Он понятия не имел, обладал ли Хут душой, и если да, то какая ей уготована судьба. В этом смысле он ничего не знал и о Туту. Он считал, что разумные существа, способные осознавать себя в этом мире и пользоваться абстрактными понятиями, должны иметь душу. Однако уверенности в том у него не было.

Он не мог объяснить девочке, какая перед ним встала дилемма. Ее словарь, созданный всего лишь за шесть месяцев общения с человеком, не включал такого понятия, как бессмертие. И пусть даже в распоряжении Кэрмоди имелись усложненные языковые конструкции, они имели отношение не столько к реальности, сколько к расплывчатым абстракциям, которые трудно понять и осознать. У него была вера, и он старался претворить ее в конкретные дела. Больше он ничем не располагал.

— Ты понимаешь, — медленно подбирая слова, сказал он, — что тело Хута и тело льва станут землей?

— Да.

— И что из семян, упавших на землю, растут трава и деревья, кормясь землей, в которую превратились и Хут и лев?

Туту утвердительно качнула клювом:

— И птицы и шакалы будут есть льва. Они съесть Хута тоже, если стащить камни с него.

— Но в конце концов останки льва и Хута станут почвой. И трава, что произрастет из них, будет их частью. А траву, в свою очередь, съедят антилопы, и лев и Хут станут не только травой, но и плотью.

— А если мы есть антилопу, — возбужденно прервала его Туту с горящими карими глазами и клацая клювом, — то Хут станет часть меня. А я стать он.

Кэрмоди понял, что вступает на опасную почву теологических мудрствований.

— Я не имел в виду, что Хут станет жить в тебе, — сказал он. — Я имел в виду, что…

— Почему он не жить во мне? Он жить в антилопе, а она есть траву! А, понимаю! Потому что Хут разойтись на много кусочков! Он жить в разных созданиях. Это ты иметь в виду, Джон? — Она нахмурила бровки. — Но как он жить, если кусочки?.. Нет, он нет! Его тело идти во много мест. И я хотеть знать, Джон, куда Хут уходить? — Она с силой повторила: — Куда он уходить?

— Туда, куда ему определил Создатель, — с отчаянием ответил Кэрмоди.

— Соз-да-тель? — эхом по слогам повторила она.

— Да. Я учил тебя, что слово «создание» означает любое живое существо. Ну вот, а создания кто-то создает. И делает это Создатель. Создавать — значит давать жизнь. Появляется то, чего раньше не существовало.

— Мой мать — мой создатель?

Туту не упоминала отца, потому что, как другие дети, а возможно, и взрослые, не связывала спаривание с репродуктивной функцией. И Кэрмоди пока не мог объяснить ей эту связь в силу бедности ее словарного запаса.

— Чем дальше, тем хуже, — со вздохом пробормотал Кэрмоди. — Нет. Твоя мать не может считаться твоим создателем. Ее тело произвело яйцо и выкормило его. Но она не создала тебя. В начале всех начал…

Он осекся. Ему стоило бы стать священником и пройти специальное обучение. Но он всего лишь простой монах. Ну, не совсем простой, поскольку за плечами уже немало лет и он кое-что уже повидал в Галактике. Но он не готов иметь дело с такими проблемами. С одной стороны, он не может выложить Туту готовые к употреблению теологические тезисы. На данной планете теология только формируется, и о ней не стоит и говорить, пока Туту и ее сородичи в полной мере не овладеют речью.

— Потом я многое расскажу тебе, — вымолвил он. — После многих солнц. А пока придется удовлетвориться тем малым, что я могу объяснить тебе. О том, как… ну, словом, как Создатель сделал весь этот мир, звезды, небо, воду, животных и горовицев. Он создал твою мать и ее мать, и мать ее матери. Много солнц тому назад он сделал многих матерей…

— Он? Так ему имя? Он?

Кэрмоди понял, что совершил ошибку, употребив именительный падеж личного местоимения, но сказались старые привычки.

— Да. Можешь называть его Он.

— Он — мать первой матери? — спросила Туту. — Он мать всех созданий? Матерей?

— Слушай. Возьми-ка сахару. И беги играть. Говорить будем потом.

«После того, как у меня появится время подумать», — добавил он про себя.

Сделав вид, что чешет в затылке, Кэрмоди включил передатчик, прилегающий к черепу, и попросил дежурного оператора вызвать Холмъярда. Через минуту послышался голос доктора: