Рэй Брэдбери - Из праха восставшие

Свернув на тихую, зеленую улочку, он краем глаза заметил в ветвях боярышника старуху, голую и сморщенную, как печеное яблоко. И кедровый кол, вбитый в ее грудь.

Что-то яростно закричало и ударило его по голове. Вскинув глаза, он увидел дрозда, улетавшего с пучком его волос в клюве.

— Проклятье!

Дрозд бросил вырванные волосы и сделал круг, примериваясь для нового захода.

Йоан услышал нарастающий свист. И наугад выбросил руку.

— Попалась!

Дрозд отчаянно верещал и бился у него в пальцах.

— Сеси! — крикнул он наглой черной птице. — Сеси, я убью тебя, если ты не поможешь!

Дрозд заверещал еще отчаянней. Он сжал пальцы, сжал сильно, изо всех сил. А затем бросил раздавленную птицу на землю и ушел, не оглядываясь.

Он шел по берегу ручья и громко хохотал, представляя себе, как забегает Семья в поисках спасения.

Со дна ручья на него пялились круглые, выпученные глаза. Жарким июльским полднем Сеси любит забраться в серую, скорлупой прикрытую мякоть рачьей головы, смотреть на мир черными горошинками, закрепленными на нежных, вертких стебельках, всем своим клешневатым телом ощущать холодное, извилистое струение мира...

Она же может быть совсем рядом, где угодно, в чем угодно — в белке, в барсуке... о господи! Думай, думай.

А случается, что Сеси пережидает палящий полуденный зной, не отходя от дома, прохладной, студенистой амебой, свободно парящей в темных, философических глубинах замшелого колодца.

Йоан Ужасный зацепился ногой за корягу и плашмя, как чудовищная жаба, упал в ручей.

Колокола зазвонили громче, настырнее. Одно за другим мимо него проплывали плесенно-бледные, вяло извивающиеся тела с поразительно знакомыми лицами. С ненавистными лицами членов Семьи...

Он сел и заплакал. Проплакав сколько-то времени, он встал, вылез из воды, по-собачьи встряхнулся и целеустремленно зашагал. В такой ситуации ему оставалось только одно.

Йоан Ужасный, Неправедный ввалился в контору шерифа, качаясь и спотыкаясь, как пьяный, его голос представлял собой нечто вроде булькающего, рыгающего шепота.

Шериф скинул ноги со стола и начал с интересом наблюдать, как дикий, словно из клетки сбежавший, тип пытается хоть как-то взять себя в руки, собирается с силами, чтобы сказать что-нибудь членораздельное.

— Я хочу донести на одну семью, — прохрипел наконец странный мужик. — Семью злостную и греховную, коя обитает, коя таится, зримая, но незримая здесь, тут, рядом...

— Семья? — заинтересовался шериф. — Греховная, говорите? Ну-ну. — Он взял со стола карандаш. — И где ж они такие живут?

— Они живут... — Йоан Ужасный покачнулся. Что-то с силой ударило его в грудь, перед глазами заплясали цветные, ослепительно-яркие огни.

— Так вы можете сказать мне, кто это такие? — поторопил его шериф.

— Их фамилия... — Новый сокрушительный удар, теперь — в солнечное сплетение. Церковные колокола взорвались!

— Ваш голос! — крикнул, задыхаясь, Йоан. — Боже, ваш голос!

— Мой голос?

— Он звучит как... — Йоан выбросил вперед ладонь, словно защищаясь от неведомой пагубы, исходящей изо рта шерифа. — Он похож...

— Да скажите вы хоть что-нибудь, не тяните резину.

— Это ее голос. Она в вас, в ваших глазах, на вашем языке.

— Подумать только, — нежно улыбнулся шериф. — Так вы собираетесь сообщить мне фамилию, адрес...

— Бесполезно. Ведь она здесь. И ваш язык — это ее язык... Господи.

— А вы попытайтесь, — сказал губами шерифа мягкий, мелодичный голос, исходивший изо рта шерифа.

— Семья есть! — крикнул полубезумный, пьяно раскачивающийся человек. — Дом есть! — Он отшатнулся, получив новый удар в сердце. Церковные колокола гремели не переставая.

Он выкрикнул фамилию, выкрикнул название места.

А затем, разрываемый этим грохотом, бросился из шерифской конторы прочь.

Через некоторое время лицо шерифа расслабилось. Его голос изменился, утратил звучность и выразительность. Кроме того, у стража правопорядка возникли некоторые трудности с памятью.

— Так что же все-таки, — спросил он себя, — тут говорилось? Вот же черт. Как там эта фамилия? Записать надо, пока совсем из головы не выскочило. И дом, какой дом? Где он, как тут кто-то сказал?

Он долго смотрел на карандаш и наконец облегченно вздохнул.

— Да, — сказал он. И повторил: — Да.

Карандаш задвигался по бумаге.

Люк распахнулся, и на чердак тяжело влез нечеловек, ужасный и неправедный. И встал над спящей Сеси.

— Колокола! — крикнул он, прижимая руки к ушам. — Это твои колокола! Как я раньше не понял! Пытаешь меня, наказываешь! Прекрати! Мы сожжем тебя! Я приведу людей! Господи, голова, голова!