Рэй Брэдбери - Из праха восставшие

Не в силах поверить, что случилось несчастье, Сеси вскочила на ноги и выглянула в чердачное окошко.

— В чем дело? — крикнул Джек из ее разинутого рта.

— Откуда столько дыма? — спросил Филип шевеля ее губами.

— Господи, — простонал Вильям, глядя из ее глаз.

— Сарай сгорел, — сказал Питер. — Мы пропали.

Все глаза Семьи, сильно смахивавшей сейчас на труппу бродячего минстрел-шоу [6], недоуменно вскинулись.

— Сеси? — простонала мать. — С тобой там кто-нибудь есть?

— Я, Питер! — крикнул Питер.

— Филип!

— Вильям!

— Джек!

Семья потрясенно слушала эту перекличку. И молчала. А затем голос одного из кузенов тревожно спросил:

— Вы спасли хотя бы одно тело?

Невыносимая тяжесть этого вопроса вогнала семью по колено в землю.

— Но... — Сеси осторожно потрогала свой подбородок, свой рот, свою голову, внутри которой толкались и ссорились четыре живых призрака. — Но мне-то что с ними делать? — Ее глаза тоскливо блуждали по черным, закинутым вверх лицам. — Так же нельзя, чтобы они навсегда оставались в моей голове!

То, что она кричала дальше, а также то, что балаболили кузены, отталкивая друг друга от ее языка, и то, что говорили члены Семьи, забегавшие по двору как ошпаренные, потерялось в треске и грохоте рухнувшего сарая.

Капризный октябрьский ветер то задувал в окно чердака, то наваливался на стены, кружил и разносил по округе быстро стынувший пепел.

— Мне кажется, — сказал отец.

— Не кажется, а так и есть, — сказала Сеси, не открывая глаз.

— Этих кузенов, — продолжил отец, — нужно куда-нибудь пристроить. Найти им какое-нибудь временное прибежище до той поры, когда мы что-нибудь сообразим насчет новых тел.

— И лучше бы побыстрей, — сказали изо рта Сеси четыре голоса, низкий, высокий и два посередке.

— В нашей семье должен быть хоть кто-нибудь с небольшим свободным помещением, ну скажем, на задах мозжечка, — сказал в темноту отец. — Добровольцы, вперед!

Серия глубоких вздохов. Тишина. И тут...

— Я выдвигаю кандидатуру достойнейшего из достойных, старейшего из старейших и прошу вас ее поддержать, — прошелестела Тысячу-Раз-Пра-Прабабушка.

Все головы дружно повернулись к дальнему, затянутому паутиной углу, где стоял, привалившись к стене, их древний Нильский Прадедушка, очень похожий на сухой, осыпавшийся сноп четырехтысячелетней пшеницы.

— Нет! — сухо прохрипел Пра-Пра-Пращур.

— Да! — Прабабушка снова прикрыла глаза и скрестила хрупкие, как тростинки, руки на стянутой пеленальным полотном груди. — Ты не можешь пожаловаться на нехватку времени.

— И еще раз нет! — прохрипел замогильный сноп.

— Это, — строго прошелестела Прабабушка, — наша Семья, прекрасная в своей необычности. Мы бродим по ночам, летаем вместе с ветрами и странствуем с грозами, мы творим чудеса, живем тысячелетиями — или даже вечно, кто как. В общем и целом, мы — Семья, на которую можно опереться, к которой можно обратиться за поддержкой в те минуты, когда...

— Нет, нет и нет!

Молчи. — Левый глаз, огромный, как Звезда Индии, распахнулся, яростно вспыхнул, потускнел и угас — Начнем с того, что это просто неприлично, когда четверо не слишком воспитанных молодых людей буянят в голове юной девушки. А вот ты, ты мог бы научить их очень многому. Ты стал зрелым мужчиной за много веков до того, как Наполеон прогулялся туда-обратно по России, или Бен Франклин умер от оспы. Этим молодым людям было бы очень полезно пожить какое-то время в твоем черепе, поучились бы хоть хорошим манерам. Ты же не станешь этого отрицать?

Престарелый пращур с Белого и Голубого Нила обреченно пошуршал своими погребальными колосьями.

— Значит, решено, — сказала черная хрупкая скорлупа, бывшая когда-то фараоновой дочерью. — Дети, вы слышали?

— Слышали! — нестройно гаркнули изо рта Сеси истомившиеся ожиданием кузены.

— Двигайтесь, — скомандовала четырехтысячелетняя мумия.

— Сей секунд! — гаркнула непутевая четверка.

А так как не было никаких указаний, какой из духов должен перебираться первым, возникла краткая неразбериха, призрачная субстанция не потекла ровной струей, а бурно, взбалмошно взвихрилась.

Древнее лицо Пращура ожило четырьмя различными выражениями, четыре землетрясения сотрясли его хрупкий остов. Четыре улыбки разыгрывали гаммы на пожелтевших клавишах его зубов. Прежде чем Старейший в Семье сумел что-либо возразить, четыре невидимые силы уже тащили его — четырьмя походками, с четырьмя разными скоростями — вниз по лестнице, к выходу из дома, через лужайку и, по заброшенной железнодорожной колее, к видневшемуся на горизонте городу, в его пшеничном горле клокотал многоголосый хохот.