С. Бельский - Под кометой

Король молчал.

— Ольрид, хранитель королевского музея — слабое вялое тело. — Подойдите ближе. Наклоните голову. Вот так! — Тонкие пальцы Эверта быстро двигались по маленькой голове Ольрида.

— Отсутствие воображения… Скучный бледный мозг. Я написал десять томов о памятниках древности, обиженным голосом сказал хранитель королевского музея.

— У вас у самого голова древнего типа… Лобные доли совершенно не развиты. Вам бывает иногда страшно Ольрид!

— Страшно, чего?

— Ну, вы сами не знаете, и в этом все дело. Надвигается темная опасность, вы боитесь неба, короля, темноты; чувствуете себя таким маленьким, как муравей, заблудившийся в вековом лесу.

— Да, это бывает.

— Первобытный животный страх. Ужас, самое древнее из всех чувств, он разрастается у корней жизни и только разум его побеждает. Тени ночи бегут от солнца.

— Теперь Винцент.

— Что такое Винцент?! — гневно закричал монах. — Ты не смеешь касаться меня, потому что тобой владеет диавол. Я прокляну тебя и когда мы все отправимся в небесную обитель, ты будешь один прятаться в норах на этой проклятой обгоревшей земле, освещенной адским красным пламенем. Я не хочу этой девушки, хотя демон меня соблазняет.

— Теперь Энрио Витторино, — обратился Эверт ко мне. — Литератор, 37 лет. Неврастения на почве наследственного алкоголизма (я описываю эту сцену со всевозможной точностью в виду её важности для будущих поколений, но ради справедливости должен заметить, что по отношению ко мне Эверт заблуждался: пью я очень мало и только иногда, когда нет темы, ищу ее при помощи возбуждающих средств).

— Остается один № 369 или как там его зовут, подойдите сюда.

Черная фигура отделилась от скалы и медленно двинулась к освещенной площадке. — Ну, глухо сказал великан; смотря на Эверта сверху вниз.

— Убийца! — тихо и отчетливо выговорил доктор. Мне показалось, что это короткое слово прокатилось по всем окрестным скалам.

— Мы дрались честно и я не виноват, что у него сломался нож, — также тихо ответил № 369. Возвышая голос он продолжал: — я возьму эту девушку потому, что так хочу! слышите ли все: так я хочу! Мне нет дела до того, что произойдет. Доктор тут осматривает нас как лошадей на племенном заводе. По его словам выходит, что король притащил сюда все: своих слабоумных сумасшедших предков Ольрид — новое издание древнего человека; в голове и теле писателя сидит десяток пьяниц, я убийца. Не верьте этому сумасшедшему: комета сожгла все старье, предков и их могилы. Зачем чорт побери, вы тащите сюда мертвецов, королевские мантии, законы парламенты и даже глупого демона, который состоял при этом мерзком монахе, раскачивающемся между землей и небом как паук в сильный ветер. Я сильнее вас и эта женщина будет моей!

Безымянный медленно пошел в ту сторону, где спали женщины.

— Будь вы прокляты! — крикнул ему вслед отец Винцент вместо напутствия.

Мы разошлись, легли и молча смотрели на пламенный цветок в серебристой бездне над черной обугленной землей.

В долинах еще стоят ядовитые газы, принесенные кометою и мы за три месяца ни разу не спускались с горы, на восточный склон которой выходит обрушенная галерея королевского музея древностей.

Я чувствую себя очень плохо, в ушах постоянный шум, как от морского прибоя. Мне кажется, что я слышу бурю, которая уносит комету и сгибает её шесть огненных лучей.

Эверт говорит, что я отравлен цианистым газом. Тороплюсь просмотреть записки о гибели земли. Заметки на полях рукописи сделаны мною и доктором Эвертом. Последние отмечены буквою Э.

Первый раз я услышал о комете в редакции «Южной газеты», где руководил хроникой и два раза в неделю писал фельетоны. В три часа я, как всегда, сидел за своим столом и просматривал заметки репортеров. Занятие, способное навести уныние на самого веселого человека. К тому же работа эта требовала большого внимания, так как нравы Гелиополисских литераторов были испорчены и каждый хроникер ловко скрывал вознаграждение, полученное им от лиц, заинтересованных в появлении какого либо известия; вследствие этого газеты терпели крупные убытки, так как в пользу издателей отчислялась половина суммы, собираемой журналистами в театрах, акционерных обществах, в банках, ресторанах, парламенте, в банях и проч. Ни одного, даже самого ничтожного дела, нельзя было устроить без того, чтобы предварительно не истратить порядочную сумму на подкуп газет и газетных работников.