Андре Моруа - Отель «Танатос» (сборник)

«Я протянула руку, пощупала: все вокруг прочно. Наверное пропасть рядом со мной сомкнулась. Я позвала мужа по имени, чтобы рассказать, какой страшный сон мне приснился. Тут я нащупала мужскую руку и вдруг услышала низкий незнакомый голос: „О, дорогая, как ты меня испугала“. Он говорил по-английски! Я отшатнулась, ищу выключатель — свет зажечь, и не могу найти. „Что случилось“? — спрашивает незнакомец, и опять по-английски.

Тут он сам зажег свет. Увидев друг друга, мы оба вскрикнули. Передо мной сидел в постели всклокоченный молодой англичанин с эдаким маленьким носиком, близорукий, еще полусонный, в синей пижаме. Смотрю — вдоль постели трещина: матрас, простыни, одеяло — все разрезано вдоль пополам! И одна половина постели сантиметров на пять ниже другой.

Когда мой сосед по кровати опомнился, он повел себя в этом сложном переплете как истинный джентльмен, — с тех пор я об англичанах самого высокого мнения. После короткого, но вполне понятного замешательства, он обратился ко мне так естественно и вежливо, словно мы сидели не в одной кровати, а в гостиной. Я представилась ему по-французски. Он сказал, что его зовут Джон Грэхэм. Дом его, оказалось, находится в Ричмонде. Оглядевшись, я заметила, что вместе со мной сюда перекочевала половина моей спальни: я сразу узнала свое окно с вишневыми шторами, большую фотографию мужа на стене, маленький столик с книгами возле изголовья; даже мои часики лежали на книгах. Но другая половина комнаты была мне незнакома — это была половина спальни мистера Грэхэма. Там на тумбочке возле постели стоял портрет очень милой женщины, фотография детей, лежали журналы и пачка сигарет. Джон Грэхэм долго рассматривал меня и потом совершенно серьезно спросил:

— Как вы здесь очутились?

Я объяснила, что сама ничего не понимаю, показала на большую фотографию и сказала:

— Это мой муж.

Он сделал такой же жест и сказал:

— А это моя жена.

Она была очаровательна, и я с беспокойством подумала, что сейчас мой Жак, наверное, держит ее в объятиях. Я спросила:

— Как вы считаете, половина вашего дома тоже перенеслась во Францию, когда половина моего дома прибыла сюда?

— Но почему? — спросил он. Этот англичанин начинал мне действовать на нервы. „Почему?“ Откуда я могла знать! Потому что во всем этом должна была быть какая-то симметрия…

— Странная история, — сказал он, тряся головой. — Как это возможно?

— Это невозможно, однако это случилось, — отрезала я.

И в это мгновение откуда-то сверху, наверное со второго этажа, послышался плач и крики. „Дети!“ — подумали мы одновременно. Джон Грэхэм выскочил из постели и босиком бросился к двери — к своей двери. Он открыл, плач стал слышнее, кто-то закашлялся, потом я услышала громкий голос англичанина, перемежавшего проклятья со словами утешения. Я поспешила встать, чтобы посмотреться в зеркало. Лицо у меня было, как всегда, в порядке. Я поправила прическу, потом заметила, что моя ночная рубашка слишком открыта, и оглянулась, отыскивая халат. Но тут я вспомнила, что сбросила его в той половине комнаты, которая осталась во Франции. Так я и стояла, разглядывая себя в зеркале, когда за моей спиной раздался умоляющий голос англичанина:

— Пойдемте, помогите мне!

— Конечно, конечно, — сказала я. — Но дайте мне сначала халат и туфли вашей жены.

Он протянул мне халат и повел в детскую. Детишки были великолепны, но у них оказался коклюш. Больше всего мучился самый младший, прелестный белокурый младенец. Я взяла его на руки, и он как будто меня признал.

Так мы провели в детской несколько часов в мучительном беспокойстве: он думал о своей жене, а я — о своем муже.

Я спросила, нельзя ли позвонить в полицию. Он попробовал, но оказалось, что телефон перерезан. Радио тоже не работало. Когда рассвело, мистер Грэхэм вышел наружу. Дети к тому времени заснули. Через несколько минут англичанин вернулся и сказал мне, что фасадом стоит полюбоваться. И он был прав! Неизвестный волшебник, сотворивший это чудо, видимо, хотел разделить пополам и сложить два дома одинаковой высоты, с примерно одинаковым расположением комнат, и это ему удалось. Но наш дом в Нейи был кирпичный, очень простой, с высокими окнами, обрамленными каменной кладкой, а английский оказался типичным коттеджем, выкрашенным в черную краску, с белыми дверями и наличниками, с широкими окнами „фонарями“. Сочетание двух прямо противоположных по стилю половин производило весьма странное впечатление — вроде „Арлекина“ Пикассо.