Сергей Синякин - Ветеран Армагеддона

Он кивнул активистам:

– Приступайте!

Повернулся к Лютикову и сказал:

– Пока наши орлы здесь подчищают, хотелось бы поговорить с вами, Володя. Серьезно, ясное дело, поговорить, без дураков.

– Слушаю вас, – начал Лютиков и неловко замолк, обнаружив, что не знает имени-отчества старосты. Сланский и Сланский, в иное время имя его было Лютикову без нужды.

Староста на это внимания не обратил, бережно взял Лютикова за локоть и повел его на выход, доверительно склоняясь к уху поэта.

– Вы у нас человек новый, – в который раз начал он уже хорошо знакомую Лютикову песню. – Я понимаю, Володя, всем иногда хочется, ясное дело, заглянуть в Бездну, ужаснуться… Сам иной раз на этой мысли себя, ясное дело, ловлю. Как там Семеныч писал? «Хоть немного еще постою на краю?» Вот-вот, на самом краю-то каждому хочется постоять, помечтать… Это он верно подметил, что в гости к Богу не бывает опозданий. Но я ведь, ясное дело, не о том, не о том, милый вы мой Володя! Я к тому, что не каждому смотреть в Бездну безопасно, люди это тайком делают, ясное дело, себя проверить хотят. А вы открыто – ффыррк! – и полетели! Не всем наверху, ясное дело, это понравиться может. Бездна ведь мысль будит, каждый начинает понимать, кем он мог стать и кем стал, вот ведь в чем штука. С одной стороны, ясное дело, вроде бы и неплохо, рубежи новые открываются, перспективы новые означаются. А с другой стороны, каждый мнит себя уже случившимся демиургом, а тут тебя вроде бы как опять на грешную землю опускают… Не каждый же, ясное дело, это выдерживает! Одни от всех прежних занятий отказываются, другие реинкарнации требуют, третьи – пусть их и мало – вообще в ересь впадают, начинают недостатки в божественном Мироздании видеть. А какие в нем могут быть недостатки, оно же божественное! Я все это к тому, Володя, что Бог вам дал – талантом не обделил, музу перспективную к вам приставили, вы же должны, ясное дело, понимать. Ждать надо, когда тебя в демиурги назначат! Ждать! А терпения не у всех хватает… Вы понимаете, о чем я говорю?

– Заметочка в «Книжном раю» – ваших рук дело? – спросил Лютиков. Сланский замахал на него обеими руками.

– Что вы, Володя, что вы! Я так высоко не летаю. Поговорить с вами я, ясное дело, могу, в «Книжном раю» печататься мне не по чину, я же всего администратор, а там если административных работников и печатают, то такого ранга, что нам с вами их за всю нашу жизнь и увидеть вряд ли удастся. Я ее видел, заметочку-то. Обратили внимание на инициалы? Иуда Искариотский ее писал, умнейший, доложу вам, человек и к высоким сферам близок. Говорят, он когда-то большую услугу Самому оказал, вот и пользуется расположением. В демиурги даже назначен, правда, без права созидания…

На улицу вышли активисты с позвякивающими мешками в руках.

– Мы закончили, – коротко сказали активисты в один голос. Сланский торопливо поднес поближе к глазам листок бумаги.

– Та-ак, – сказал он. – Коньяк дагестанский – двадцать бутылок.

– Одна початая, – доложил один из активистов.

Староста бросил на поэта короткий одобрительный взгляд и снова уткнулся в листочек.

– Вина молдовские, – прочитал он. – Разные. Двадцать две бутылки.

– Пять пустых, – доложил второй активист.

Видно было, что роли у них были распределены заранее, и каждый занимался своим делом.

– Ай-яй-яй, – сказал староста. – Как же так, Владимир Алексеевич? Вы ведь и поклонниц еще ни разу не принимали. Неужели музу поили? Грех ведь это, родной вы мой, большой грех!

Глаза его лукаво и весело заблестели, как бы у следователя, который поймал своего подследственного на вранье и принуждает на этом основании сказать неудобную для него правду.

– Да при чем тут муза? – грубо спросил Лютиков. – Я сам вина люблю, можете и в анкете справиться, честно отметил.

Глаза старосты потухни, словно кто-то внутри него нажал кнопочку и выключил свет.

– До свидания, – официальным голосом сказал он. – А над моими словами вы, Владимир Алексеевич, подумайте. Вы же не Грин какой-нибудь, не Рубцов ведь, не Николай Гумилев, чтобы усомниться. Я к тому, что вы, Володенька, душа для Рая не потерянная, открытая. Вот и творите себе на радость, нам для удовольствия. Помните, Володя, не зря Бог сказал о некоторых – «обманутое сердце ввело его в заблуждение, и он не может освободить души своей и сказать: „Не обман ли в правой руке моей?“». Это я к тому, мой хороший, мы в правой руке-то что держим? Вижу, по глазам вижу, догадались вы уже, в правой руке мы, ясное дело, перо наше держим, которым творим.