Сергей Палий - Изнанка

Пилот оглянулся и, удостоверившись, что дверь задраена, поднял брюхатую железную стрекозу в воздух.

— Актера нужно держать одной рукой за сердце, а другой за яйца, — прогремел Андрон Петровский, подвигав кожей на голове, отчего голубая шляпа ковбойского фасона заерзала в такт словам.

— Я и старался… — вяло отмахнулся низкорослый режиссер Митрий Митин, поправив очки.

— Посмотри на Копельникова! — не унимался белозубый «папа». — Что его в жизни беспокоит? Миокард и гениталии. А почему? Думаешь, из-за предынфарктного состояния или какого-нибудь простатита? Хрен на руль! Все благодаря тому, что я обеими руками крепко ухватил Роденьку за нужные места!

— Не виноват я, что Палин не согласился! — взвился Митин. — Два с четвертью миллиона ему, зажравшемуся кобелю, предлагали…

— Значит, надо было три с четвертью сулить!

— Ага. Тогда б ты первый меня на операторском кране вздернул?

— Тоже верно. — Андрон выгнул правую бровь. — Но ты ищи, ищи. Изобретай методы какие-нибудь новые… Привыкли, дармоеды, шлюшонок халявных драть…

— Да я женат, опомнись! — попытался возразить очкастый режиссер.

Петровский медленно повернулся к нему, навис, как Годзилла над васильком, и, бешено выпучив глаза, по слогам проорал на весь павильон:

— Вер-ни Па-ли-на, муд-ло!

Митина отнесло к горстке техников из его съемочной группы. Он достал салфеточку, затравленно протер линзы и обернулся. Взвизгнул, срывая злость:

— Чего уставились?! Идите аппаратуру в фуры грузите, болваны! Сейчас поедем панораму зимнего Подмосковья делать!

— Мы же сегодня собирались в студии работать… — робко напомнил один из них.

— Сегодня мы будем снимать Подмосковье, — утробным голосом прорычал Митин. — Ночное, неуютное, студеное Подмосковье.

Техники угрюмо потянулись в соседнее помещение готовиться к выезду. Митрий Тимурович всегда был невыносим после втыка от «папы». Но суммы гонораров лечили любые психологические травмы служебного персонала.

— Ого, стойкие оловянные панфиловцы пожаловали! Как самочувствие? — заревел Андрон, пожимая руку появившемуся в дверях Рысцову. — Проходите, проходите! Да тут и дамы!

— Чего это ты разлюбезничался? — подозрительно спросил Валера, оглядывая безупречные зубы гения freak-режиссуры.

— Друзьям же принято помогать! — ответил Петровский, умудряясь при этом подхватить шубы Вики и Оли одновременно. — Польщен визитом, проходите вон по тому коридорчику в мою каморку. Закусим, коньячком погреемся. Меня зовут Андрон!

— Ольга, — чуть смущенно улыбнулась Панкратова. — Я много о вас слышала.

— Ерунда, — барственно отмахнулся «папа». — В основном бравада. А вы, надо полагать, Виктория?

— Можно просто Вика, — сказала Мелкумова, позволяя ему поцеловать ручку.

Рысцов представил Андрону остальных, и все скопом двинулись в хозяйский кабинет. Шуров с интересом оглядывал творческий беспорядок кулуаров киномира, а Феченко старательно распутывал намокшую шевелюру.

— А вы упорные, друзья мои. Я бы даже сказал принципиальные, — сообщил Петровский, распахивая дверь в свои владения. — Прямо борцы за идею… Располагайтесь, места всем хватит! Бар там, возле телевизора. Я сейчас закажу что-нибудь пожевать. Никто не против?

— Нет-нет, — быстро вставил Феченко. — Будьте любезны мясца…

— О, никаких проблем. Баранинки? Или свининки? А может, рыбку погрызем?

— Баранинки бы… — еле слышно буркнул бородатый замредактора по культуре. — Со свининкой.

Рысцов отвел Петровского чуть в сторону и, растерянно потрогав старый шрам над левым ухом, поинтересовался:

— Андрюш, я что-то никак не просеку, где подвох?

— Какой подвох, дружище? — практически натурально возмутился гений freak-режиссуры.

— Этого я и не могу пока понять…

Андрон с хрустом потянулся, перекатив мышцы под свитером, и похлопал Валеру по спине:

— Давай-ка сейчас сядем, пригубим стаканчик-другой «Бифитера» и все обсудим.

— У нас канал в тартарары летит! — поворачиваясь к нему лицом, выпалил Рысцов. — Из помещения выживают в прямом смысле слова, эфир перекрыли, финансы утекают тугим ручьем! Вдобавок еще эти бодряки озверели вконец!.. А ты — «Бифитер» жрать!

— Валера, — не переставая улыбаться, сказал Петровский, — именно об этом я и хотел с вами поговорить. Не сочти меня бессердечной тварью, но я ждал. Ждал, пока останутся самые твердолобые из вас. В данном случае, кстати, это, комплимент. Иди садись, я сейчас жратвы закажу, а то ваш обрусевший Джеймс Хетфилд загнется.