Виталий Сертаков - Демон против Халифата

Шедший впереди фон Богль резко затормозил перед неровным выступом. Стены прохода расходились в стороны образуя широкую подземную пещеру, с пологим сырым полом. Отовсюду сочилась вода, звенела капель, доносился едва уловимый рев водоворотов в островных шхерах.

— Там живые, герр президент…

— Я слышу… — Коваль услышал их раньше немца. Бились живые сердца, замедленно, устало, с трудом выталкивая остывающую кровь.

— Только не стреляйте, — попросил Дробиченко. — Они в клетках, не нападут…

Президент шагнул вперед, больше полагаясь на интуицию, чем на тусклое пламя светильника. В нос ударила вонь испражнений, пота, свалявшейся шерсти и гнилой рыбы. Нижняя пещера оказалась гораздо меньше, чем он предположил во время спуска. На дне скапливалось настоящее озерко с морской водой, выщербленные стены буквально потели солью, а прямо над головой, из сводчатого, покрытого трещинами, потолка, торчал толстый стальной штырь. Артур узнал в нем нижний конец причальной мачты, к которой привязали дирижабль.

Он тут же понял, что Малахитовые врата никуда не могут вести. Если створки как раз над головой, то толщина «перекрытия» не больше метра. Куда же провалился Прохор?.. — Вот они, ящеры…

У Коваля внезапно возникло чувство невосполнимой потери. Человеку выпал редчайший шанс пожать руку собрату по разуму, силой волшебства переброшенному через миллион лет, а человек вместо этого весело размозжил брату голову прикладом.

Единственное, что осталось от ящеров более-менее целым, — позвоночники и циновки, надетые на шеи на манер пончо. Головы разбили основательно. Слишком длинные для мелких прямоходящих динозавров передние конечности были переломаны в трех местах. Коваль слабо разбирался в анатомии хищных динозавров, точнее сказать, его понятия в этой области, до встречи с драконами Качальщиков, ограничивались просмотренным в детстве фильмом «Парк Юрского периода». Но челюсти убитых ящеров были явно коротковаты, а длинным пальцам на руках позавидовали бы пианистки.

— Их кинули собакам? — Он мог не спрашивать, и так, по следам зубов, все стало ясно.

На берегу озера ржавели три железные клетки, перед ними в беспорядке валялись тазы с испорченной рыбой, груда червивых фруктов, и стояло кресло сторожа. К креслу был прислонен длинный шест, с крюком на конце, но сам сторож, видимо, убежал наверх еще раньше, когда началась стрельба.

В первой клетке на мокрых опилках свернулся калачиком олень. Точнее, на оленя это существо походило лишь издали, благодаря ветвистым, серебряным рогам. В серебре мелкими звездочками путались драгоценные камни. Рога росли из человеческого, безволосого лба. Спутанные, засаленные волосы, начинавшиеся на холке, от границы короткой шерсти, закрывали подозрительно короткую морду зверя. Казалось, что на уши оленя натянут черный женский парик…

— Он жадный и глупый, ваш Озерник, — глухо рассмеялся Дробиченко. — Эти тоже были жадные и глупые… Теперь угадайте, почему Карамаз до сих пор не прыгнул в замочную скважину и не попросил для себя власть над миром? Вот именно, ха-ха-ха! Потому что… — Визирь поднял повыше фонарь, и жуткие обитатели клеток зашевелились, застонали, запричитали человеческими голосами. — Потому что Карамаз-паша не может пока придумать, как правильно попросить…

— Живая… это женщина! — не удержался фон Богль.

— Живая… — Сергей кое-как унял нервный смех. — Она умоляла, чтобы ее убили… Первую такую мы убили, застрелили. Страшно было на нее смотреть. После этого оленя у нас восемь человек охранников вплавь пытались сбежать…

Олениха попыталась подняться, но поскользнулась и со стоном растянулась в грязи. По пятнистой шкуре ползали клещи, в язвах на изодранных суставах копошились черви. Ноги ниже колен заканчивались миниатюрными женскими ступнями, на ногтях тонких пальчиков даже сохранился лак. Передние конечности выглядели не лучше, их не красили даже татуировки на щиколотках. Нежная кожа, до места, где она переходила в шерсть, превратилась в сплошной синяк. Олениха так и не смогла разогнуться. Израненные пятки сочились кровью, на боках, на продавленной спине вспухли следы кнута. Коваль насмотрелся на диких животных, побывал и в логове ладожских Озерников, но такого чудовищного симбиоза человека и лесного млекопитающего еще не встречал. Создавалось впечатление, будто у двух юных девушек вырвали ноги и срастили с оленьим туловищем.