Роджер Желязны - Возвращение палача

— Это давно-давно?

Я кивнул.

— Представляю, — кивнул он. — Это все из-за прошлого — или из-за сегодняшнего? Я никак не могу сообразить.

— Может, немного того и немного другого, — сказал я. — Хотел бы я снова заглянуть к Меккену. Я послушал бы, что он думает о теперешнем появлении. А вас каким ветром?

— То есть?

— Каким ветром занесло? Сюда. Сейчас.

— Ох, — он перехватил официанта заказал пива. — Деловая поездка, — сказал он затем. — Нанимаю консультанта.

— О. Так есть дело? И какое?

— Сложное. Запутанное.

Он закурил, и чуть погодя принесли пиво. Он курил, пил пиво и слушал музыку.

Я пел эту песню и снова спою ее: мир подобен взметнувшемуся отрывку музыки. Многие перемены происходили в ходе моей жизни, и, кажется, большинство из них имело место в течение последних нескольких лет. Перемены стали образом моей жизни несколько лет назад и я подозревал, что это будет моей постоянной участью все эти годы — если дела Дона не втянут меня в гибельную западню.

Дон заправлял вторым по величине в мире детективным агентством и он иногда пользовался моими услугами из-за того, что я реально не существовал. Меня не существовало теперь потому, что когда-то, в другое время и в другом месте, мы породили самую дикую мелодию нашего времени. Именно я пустил в мир первые аккорды проекта Центрального банка данных, и я принимал существенное участие в попытках создать рабочую модель реального мира, включающую в себя данные о всех и вся. Насколько полно мы преуспели и стало ли обладание подобием мира действительно обеспечивать опеку над ним и наиболее эффективные меры контроля за его функционированием — этот вопрос был спорен для прежних моих сотоварищей, пока вся эта музыка росла и развивалась. Впоследствии я переменил свои взгляды и в результате принятого решения не получил гражданства во втором мире, в Центральном банке данных, который стал теперь гораздо более важным, чем реальная жизнь. Уход из реальности, мой собственный временный выход за грань мира вызвал необходимость других преступлений — нелегальных входов обратно. Я периодически возникал в этой компьютерной реальности, потому что приходилось иногда как-то обеспечивать свою дальнейшую реальную жизнь работой, например, на Дона. Я очень часто становился весьма полезным ему — когда он получал необычные головоломки.

К счастью, в данный момент, похоже, именно такую он и имел — еще до того, как я почувствовал, что помираю от безделья.

Мы прикончили наше пойло, потребовали счет и расплатились.

— Сюда, — сказал я, показывая на заднюю дверь, и он завернулся в пальто и последовал за мной.

— Поговорим здесь? — спросил он, когда мы двинулись вдоль аллеи.

— Пожалуй, нет, — сказал я. — Прокатимся, потом побеседуем.

Он кивнул и двинулся дальше.

Тремя четвертями часа позднее мы сидели в салоне «Протеуса» и я готовил кофе. Холодные воды залива мягко покачивали нас под безлунным небом. Я зажег лишь пару маленьких светильников. Уютно. За бортом «Протеуса» — толпа, сумятица, бешеный темп жизни в городах, на земле, и функционально-метафизическую отдаленность от всего этого могли обеспечить всего несколько метров воды. Мы с огромной легкостью повсюду изменяли ландшафт, но океан всегда казался неизменным, и я полагал, что мы пропитывались каким-то чувством безвременья, когда оставались с ним один на один. Может быть, это одна из причин, по которым я так много времени проводил в океане.

— Вы впервые принимаете меня здесь, на борту, — сказал он. — Удобно. Весьма.

— Спасибо. Сливки? Сахар?

— Да. И то, и другое.

Мы уселись с дымящимися кружками, и я спросил:

— Ну, так что у вас?

— Одно обстоятельство, родившее две проблемы, — ответил он. — Одна из них такого рода, что выходит за пределы моей компетенции. Другая — нет. Я скажу, что это абсолютно уникальная ситуация и, соответственно, требует специалиста высокой квалификации.

— Я вообще не являюсь специалистом по чему-нибудь. Разве что — специалистом по выживанию.

Он неожиданно поднял глаза и уставился на меня.

— Я всегда предполагал, что вы ужасно много знаете о компьютерах, — заметил он.

Я смотрел вдаль. Это был удар ниже пояса. Я никогда не обнаруживал себя перед Доном как авторитет в этой области, и между нами всегда существовал неписанный договор о том, что мои методы работы, обстоятельства и личность находятся вне обсуждения. С другой стороны, ему должно было быть ясно, что мои познания этих систем обширны и глубоки. И все-таки мне не нравилось обсуждать это. Итак, я ринулся обороняться.