Александр Шубин - Ведьмино кольцо. Советский Союз XXI века

А в это время в госпитале рыдал монах. Никто не обращал на него внимания — вокруг был сущий ад. С Метрополиос привозили раненых. Слух о расстреле облетел Афины, у госпиталя собралась толпа, которую еле сдерживали санитары. Солдаты предпочли не появляться: несколько мавров, двигавшихся поодиночке, были буквально растерзаны толпой.

Но Павел рыдал не из-за нынешних событий. Сюда он притащил на себе раненую женщину с Метрополиос. Ее звали Марией. Он взял ее адрес и собрался связаться с Фомой. Сел за свободный монитор, но сначала посмотрел свою почту. Старый ящик, как и всю свою прежнюю жизнь, он закрыл. Новый адрес принадлежал монаху Феодору, и письма шли только от священников. Одно письмо было с непонятным адресом, но программа против рекламы его почему-то не стерла. А потом он прочитал эту короткую записку и зарыдал. Перед ним было сообщение о нынешнем адресе Иринки, вернувшейся с того света.

Павел достаточно разбирался в медицине, чтобы понимать: она умерла. В ночь расстрела их лагеря она лежала у него на руках и не дышала. И Павел знал, что не в силах ее воскресить и не в силах пережить, что подвел ее под удар. Он просто ушел и не стал интересоваться, когда и где пройдут похороны. А похороны не состоялись.

Когда Павел пришел в себя, он стал лихорадочно манипулировать указкой.

— Где ты?

— Здесь, — немедленно ответила она, будто только и ждала вопроса (письмо с ее адресом было послано два дня назад).

— Где, здесь?

— Рядом. Всегда рядом.

— Я хочу тебя видеть.

— Вряд ли тебе это понравится. Я не в форме.

Это был отказ от аудиенции. Но теперь Павла было не остановить. Набрав ее полное имя и все известные ему идентификационные номера, Павел быстро выяснил, что Иринка поступила в киевскую больницу в состоянии комы. Там она находится и сейчас. В коме ее и стабилизировали. Павел понял, что она будет лежать так в хранилище, пока в ее тело подаются соответствующие химикалии и импульсы. И у нее есть электронная связь с внешним миром и даже голос, модулируемый специальным устройством.

Павел был в ужасе. Ее руки и ноги не могут пошевелиться, сердце работает от мотора, а голова, как у профессора Доуэля. Ее глаза всегда закрыты. Всегда! И я в этом виноват. Я привел ее на заклание!

Теперь он проговорил с ней несколько часов. Она сообщила, что совершенно счастлива! Она парит в четырехмерном мире, творит какие-то там философские миры и смотрит на нас, как на двухмерных плоскатиков, бессмысленно копошащихся на поверхности земли.

Он решительно встал из-за стола, вышел на улицу и пошел прочь. Еще одна страница его жизни была перевернута. Фома не дождался своего товарища.

С рассветом Фома уже покинул Афины, углубившись в кварталы Большой Аттики. Ему предстоял долгий путь к горам Метеоры. Устроившись на маленькой повозке, которую тянул ослик, Фома не торопясь ехал по улочкам Греции, переливавшимся одна в другую. Повозку иногда трясло на трещинах пенобетона, и сначала Фома все время оглядывался, опасаясь, что ребенок зарыдает от такого обхождения. Но нет, он улыбался и, казалось, даже подмигивал: мол, ничего, старик, все нормально. Греки были рады в такую годину приютить монаха, да еще с младенцем — религиозные чувства были на подъеме. На ночлеге Фома кормил своего спутника молоком и какой-то, наверное, не очень полезной искусственной кашей. Но ничего, младенец принимал и это испытание стоически.

В пути Фому застали новости большой политики. Официальные видеоэкраны оккупационной армии сначала вещали о том, что бойня в Афинах организована агентами НАТО, но затем все затмила новая сенсация: «Благодаря Великой мудрости Исы угроза военного столкновения с Советским Союзом преодолена. Аллах вразумил вождей Севера. Их мирные предложения Халифату и Европе позволяют избежать дальнейшего кровопролития».

Фома подумал, что, пожалуй, он знаком с «аллахом», вразумившим вождей Севера. За компромиссными решениями Новгородского собора выглядывали уши Сергеича. С чего это Иса стал таким пацифистом? Чем теперь ответит Европа? Еще позавчера эти вопросы волновали бы Фому прежде всего, но теперь он вспомнил, что есть вещи поважнее войны и мира. А новости сами догоняли Фому. У греков сохранилось немало видеоприемников, которые они смотрели по вечерам, а потом судачили на каждом углу. Мавры не мешали разговорам, они готовились отхлынуть в свои пределы.

— Иса не дурак, он и так уже понял, что кто-то зря втравил его в этот европейский поход. Когда возникла русская угроза, он и сам был бы рад уйти. А сейчас воспринял мирные предложения как манну небесную, — рассуждали в кафе политологи квартального масштаба.