Аня Триббиани - 8 минут

Через минуту мне это уже не кажется таким абсурдом, ибо как говорил мой отец, ничего не происходит без причины.

А может быть, приближается Судный день, и апокалипсис – расплата за наши грехи? Что ж, это больше похоже на правду (хоть я и не верующая) – грехов у меня пруд пруди. Кражи, грабежи, мошенничества – чего только в моей нелёгкой жизни не было!

И, наконец, убийство.

Моя рука судорожно хватает длинную цепочку на шее – армейский медальон брата. Может быть, после смерти действительно что-то есть, и мы вновь будет вместе? Если так, я хоть сейчас с радостью приму смерть, как старого друга.

«Пора поверить в Бога», – шепчу я, опрокидывая в себя энный стакан шотландского виски, но почти не чувствую опьянения.

Жаль… Может быть, поможет русская водка?

И всё-таки я пошатываюсь, когда забираю из-под стойки бара последнюю бутылку и покидаю паб в стиле Дикого Запада.

Он всегда со мной, мой любимый старший братец. Так было, есть и будет – до моего последнего вздоха.

И всё же я рада, что он не дожил до конца света.

Я убила его раньше.

Я помню, как в меня стреляли, словно это было вчера.

Я не боялась умереть даже после того, как потеряла много крови. Настоящий страх настиг меня после: врачи сказали, что мой ребёнок умер, а я никогда больше не стану матерью.

Ему было три месяца – такая кроха, но мы уже начали поближе узнавать друг друга. Он только-только начал шевелиться, будя свою мамочку каждое утро, и его движения были похожи на плавание рыбки или на порхание бабочки.

А потом его не стало: четыре пули превратили мой живот в кровавое месиво. Без шансов.

Даже после того случая я не перестала молиться Богу, но, думаю, просила не о том: пусть следующая пуля убьёт меня, а не кого-то другого.

Странно, но вернуться на работу оказалось легче, чем я думала: из-за неё всё и произошло. В тот злосчастный день я приняла вызов об угоне и погналась за преступником. А могла и насторожиться: почему мой малыш ведёт себя так тихо? Но тогда я даже подумать не могла, что у подростка-угонщика будет пистолет, и он бессовестно воспользуется им, стреляя в женщину.

Теперь я понимаю, почему слабому полу не место в полиции.

С того момента прошло два года. Я до сих пор работаю в том же отделе.

Мои напарники самые лучшие в мире. Честно. Они никогда не приставали ко мне с ненужными вопросами, не лезли в душу и, что самое главное, не жалели. Это – последнее, в чём я нуждаюсь.

Меня лишь однажды спросили: лечит ли время? Помню, как тогда засмеялась – громко, словно собака залаяла, а потом грустно ответила: всё, что угодно, только не оно.

А вот муж не смог остаться в полиции: в тот роковой день на вызов вместо него по какой-то глупой случайности поехала я. Не помню даже, почему так вышло. Думаю, он во всём винит себя, хоть в этом нет никакого смысла: ну застрелили бы его – что, мне стало бы легче?

Когда власти объявили об апокалипсисе, в жизни многих моих знакомых всё изменилось. Они сами претерпели метаморфозы. Только не я. Отныне ничто не способно на меня повлиять.

В последние дни мне сильно нездоровится: я постоянно падаю в обмороки и чувствую слабость. Совсем ни на что не способна.

Мой любящий муж настоял на том, чтобы я сегодня же отправилась в больницу (интересно, врачи ещё работают?).

Безусловно, я согласилась на обследование ради мужа: мне-то уже всё равно. Странно, что ему пока ещё нет.

Он у меня молодец: никогда не теряет надежду. Нет-нет, да скажет: у нас ещё будут дети. Двое. Близнецы: мальчик и девочка, как мы всегда хотели. В такие моменты я всегда делаю вид, что оглохла.

Иногда мне кажется, что я уже давно умерла, вместе с моим малышом. Просто по какой-то дикой случайности я всё ещё здесь.

Но скоро эта ошибка, наконец-то, будет исправлена.

Я думаю, что одинокие люди не могут долго уснуть, оставшись один на один с собой и своими проблемами. А после, когда они забываются беспокойным сном, не могут долго проснуться, желая подольше остаться в плену своих грёз, чтобы хотя бы чуточку побыть счастливыми.

Очередное утро не принесло мне ничего нового. Всё по-прежнему: душевная боль и пустота, заполнить которую не способен никто.