Владимир Маталасов - Всё, чем живём, дорожим и рискуем. 24-х серийный киносценарий по мотивам приключенческого, научно-фантастического романа «Тайна Вселенской Реликвии» ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ, в шести сериях

Ощущается явное падение. Видимость улучшается. Мгновение спустя, Сапожков видит, что шапка грозовых облаков стремительно уходит вверх, а сам он вместе со своим сфероидом, летит вниз. Падение происходит на самый пик вершины рушащегося нижнего водяного конуса смерча.

Это обстоятельство как раз и сыграло роль амортизирующего буфера, смягчив удар в момент приводнения.

Совершив несколько вертикально-затухающих колебаний, сфероид мирно маячит на волнах, наполовину погружённый в воду.

Усталым движением руки Сапожков стягивает с лица кислородную маску и облегчённо вздыхает.

Откинувшись на спинку кресла, он щёлкает маленьким рычажком тумблера.

В эфир несутся сигналы с позывными радиомаяка…

НАТ/ИНТ. БАРК «КАССИОПЕЯ» – ДЕНЬ

С той поры, как Сапожков на своём аппарате покинул борт «Кассиопеи», прошло тридцать пять минут.

С иностранных судов летят радиограммы-запросы. Просят разъяснить суть только что увиденного – какого-то затеянного советскими учёными эксперимента по внедрению в смерч аппарата непонятной конструкции.

Высказывается неподдельное восхищение мужеством исследователя, дерзнувшего ринуться на смерч.

В иных посланиях мелькают нотки сочувствия и даже преждевременного соболезнования.

Но как бы там ни было, за истекшие полчаса Остапенко успевает «погасить» ещё три смерча. Но на них уже никто не обращает внимания. С их саморазрушением все как-то само собой уже свыклись.

Саня, равно как и Кузьма, полагает, что действия его так и остались никем незамеченными.

Однако, будучи убеждёнными в этом, друзья и предположить-то не могут, что с некоторых пор их действия исподволь, непрестанно и пристально, отслеживал колючий, цепкий взгляд одного из членов экипажа.

В последнем теперь с трудом можно узнать Эдуарда Фроловича Дюгелева. За время путешествия он успел отрастить себе длинную, ниспадающую до плеч шевелюру, обзавестись бородой и усами. Метаморфоза эта с его стороны ребятам была непонятна. Но что поделаешь. Жизнь есть жизнь с её многообразием человеческих причуд и капризов.

Вид выскочившего из радиорубки радиста шокирует экипаж, собравшийся на палубе.

РАДИСТ

Товарищи! Сапожков-то, оказывается, в полном здравии, и шлёт свои именные позывные.

Вскоре пеленги барка и линкора выдают квадрат номер тринадцать, в котором приводнился «Сфероид» Сапожкова.

КУЗЯ

(хмыкает)

Опять тринадцатый. Как будто других чисел нет. Везёт же человеку на роковое число.

САНЯ

Это для нас с тобой, смердов презренных, оно роковое, а для Митьки-небожителя, спасительная. Он же у нас человек-«шиворот-навыворот»…

Тут же капитанами обеих советских судов принимается решение покинуть место стоянки, взять курс на указанный квадрат и подобрать терпящего бедствие.

Командир линкора придаёт в помощь палубный быстроходный катер с четырьмя спасателями на борту. Отвалив от линкора, он первым ринулся на поиски отважного малого…

Исчезновение с палубы Дюгелева остаётся никем не замеченным. Оглядевшись по сторонам, он осторожно приближается к входной двери радиорубки и прислушивается. Радист на месте и с кем-то переговаривается в микрофон. Вынув из-за пазухи маленький, металлический баллончик, Дюгелев надкалывает его мембрану, быстро суёт его выходным отверстием под дверь. Отходит в сторонку и, выждав ровно пятнадцать секунд, вновь подходит к двери. Стучится. Ответа не следует.

Дюгелев приоткрывает дверь, видит радиста Костю Лотарева, ничком припавшего к поверхности стола. Он распахивает настежь дверь, поднимает и прячет за пазухой баллончик. Входит в помещение радиорубки, запирается на ключ.

Дюгелев не притрагивается к обмякшему телу радиста. Стоя, привычным движением руки настраивает передатчик на нужную ему волну и берётся за ключ Морзе.

В эфир летит скоростной набор точек и тире шифрованного сообщения:

ДЮГЕЛЕВ

(телеграфирует)

«Я – Центурион, я – Центурион! „Джеков“ отставить! В квадраты номер два и тринадцать выслать объекты „А“, как можно в большем количестве. Скоро прибуду, возможно – сегодня. Конец связи».

Передатчик вновь перестроен на прежнюю волну. Дверь тут же тихо захлопывается за спиной удалившегося Дюгелева. Вся операция, от начала и до конца, заняла ровно пятьдесят секунд, а радист, как он знал, придет в себя минуты через три.

Если за это время даже кто-то и зайдёт в радиорубку, то всё будет выглядеть так, будто радист потерял сознание от чрезмерного переутомления.