И вот как-то вечером, торопливо шагая по своим делам по какой-то Парковой улице московского Измайлово, он и нашёл на тротуаре эту купюру в десять рублей. Ему и сейчас помнится, как пронзила его мысль о том несчастном, который обронил в темноте такие большие деньги. И как тот будет страдать от потери. Как будет бегать по улицам в надежде отыскать потерянную десятку… Нет! Душа Морозова кричала, что найденные десять рублей надо обязательно отнести в отделение, чтобы милиционеры отдали их владельцу.
И он отнёс. Как сейчас помнит то потрясение, с которым посмотрел на него сотрудник. Скоро в комнатку к ним сбежались другие милиционеры, а сотрудник пожал ему руку, обещая непременно отыскать хозяина десяти рублей. Морозов вышел, уже чувствуя неладное – ему стало понятно: он сделал что-то не то. На улице он постоял в раздумьях и тут же зашёл в отделение снова, поэтому слышал, как хохотали милиционеры, называли его дураком, и как они делили эту десятку между собой. Морозов уже хотел уйти, но тут в отделение доставили молодую пару, мужа и жену. Это была Шурочка, которую пьяный супруг избил ведром.
Вёдра в то время были не лёгкие пластиковые, как теперь, а тяжёлые, из чёрного металла, покрытого эмалью. Морозов потом видел у Шурочки это ведро, – круглая, точёная деталь из светлого дерева на петле-ручке и тёмно-зелёная снаружи эмаль, отбитая во многих местах. Видел он и синяки, и кровоподтёки у Шурочки на теле и на руках, которыми она закрывала голову.
Муж Шурочки, красивый, молодой и сильно пьяный мужчина, вину не осознавал и громко кричал матерную непотребщину до тех пор, пока не увели. И тогда Морозов присел на лавку возле Шурочки, чтобы утешить. Присел, да так и не смог отойти. Он потом ещё долго представлял себе, как она, избитая, рыдающая, бежала по тёмным улицам к телефонной будке, чтобы вызвать милицию. Потому что мобильных телефонов раньше не было, и даже в квартирах не у всех были телефоны домашние.
У Шурочки домашнего телефона не было. Как и квартиры, впрочем, потому что они жили в семейном общежитии – длинный-длинный коридор, а по обе его стороны – тринадцатиметровые комнатки (на одну семью) без удобств. Удобства, – туалет с кабинками и большая общая кухня с газовыми плитами, – находились в конце этого широкого и гулкого коридора. Душевой не было. Мыться жильцы ходили по субботам в соседнюю баню, где им опять приходилось стоять в очереди.
И вот теперь Шурочка сказала Морозову, что пришло время «прочь». Сказала и со значением посмотрела на него, и он только кивнул, потому что давно ждал от неё решения. Морозов вообще был молчалив, и близкие старались не донимать его разговорами. Что с писателя-фантаста возьмёшь? Он же всегда в творческом процессе, всегда погружён в обдумывание своих миров.
Зато сын Михаил переспросил, ещё не принимая слова матери:
– Прочь? Ты уверена, мама?
Как все учёные, он был сосредоточен на работе, не слишком вникая в бытовые и психологические проблемы семьи. Морозов был убеждён, что сын даже не заметил увеличение пенсионного возраста в стране, не задумываясь ещё ни о какой пенсии.
– Да, сынок, пришло время. Теперь уже окончательно. Больше так жить нельзя, – подтвердила Шурочка и опять посмотрела на Морозова.
– Да, – сказал Морозов и покосился на невестку. – Как, Галя?
– Я согласна, Пётр Гаврилыч. Если все так считают, – ответила невестка, перевела взгляд на детей и спросила у них: – Вы согласны?
– Да, мама, – сказала Леночка ещё гундявым от слёз голосом.
– Конечно, мама! – с энтузиазмом откликнулся Борька: внуку было интересно, к тому же от своего времени он не ждал для себя ничего хорошего.
– И потом, дети, – опять заговорила Шурочка напряжённо-весёлым голосом. – Я чувствую, что здесь скоро начнётся глобальная атомная война. Я всегда толстею перед войнами, вы же знаете. И посмотрите, что творится со мной сейчас?
Для близких этот довод был решающим. Когда Шурочка говорила о своей внешности, а особенно о фигуре, с нею лучше было не спорить и соглашаться сразу.
Морозов вышел из-за стола. Сказал:
– Тогда собирайтесь. Отправимся глубокой ночью, когда машин на дорогах станет меньше… И людей на улицах не будет.
В дверях кухни он обернулся и кивком позвал сына, чтобы обсудить с ним детали маршрута.
Миша, уже поднимаясь, растерянно глянул на жену.
– Жду тебя, будем отбирать вещи, – сказала Галя.
****
Галина Морозова хотела быть, как любимый актёр Тим Рот: социальные сети уже достали.
Читать дальше