Вячеслав Жуков - Сердце дурака

Наступила ночь, как всегда тихо и незаметно. Плотные красные шторы налились уличным светом, как детский рождественский фонарь, превращая все в театральный реквизит, а нас - в желанных и умных зрителей. Мы молча смотрели друг на друга: в полумраке пропадало выражение глаз, только вырисовывались, помогая памяти, общие черты лица. Она заговорила. Голос ее в табачном дыму звучал мягко и приглушенно.

- Когда мне исполнилось шесть лет, умерла моя мать. Отец погиб еще раньше, его я почти не помню, только короткие эпизоды, семейные фотографии и письма. Меня воспитывала бабушка - мамина мама. Детство прошло в загородном доме, откуда мы почти никуда не выезжали. Бабушка была известным художником-портретистом и обычно целые дни напролет работала в своей мастерской. В редкие часы отдыха я забиралась ей на колени, задаривала конфетами - мы обе были сладкоежками, и, раскрыв рот, слушала обещанные сказки. Только спустя много лет я поняла, что сюжетом большинства бабушкиных сказок служила ее собственная, полная приключений жизнь. В молодости она объездила весь свет, встречалась с великими и просто умными людьми, влюблялась, выходила замуж, разводилась, либо просто удирала, и при таком характере, разумеется, чаще необходимого подвергала свою жизнь опасности. Но однажды всерьез потеряла голову и родила мою мать. После этого она бросила бродяжничать, кончила колледж, и на приличную ренту купила мастерскую. Во время войны бабушка поступила на дипломатическую службу и вновь, теперь уже официально, посетила многих старых знакомых. В том числе своего последнего мужа, у которого я жила почти два года до окончания войны. В тринадцать лет я влюбилась в нарисованный бабушкой портрет, висевший в ее спальне. В пятнадцать отдалась известному футболисту. Внешне он чем-то напоминал мне моего кумира.

Кэтрин замолчала, потушив сигарету, и закурила новую.

- Много раз я пыталась хоть что-то изменить в своей жизни. Однажды я написала письмо Гудвину, моему опекуну, с просьбой оформить выездную визу куда угодно, где быстрее примут.

- Это не с твоим ли родственником я беседовал здесь? - перебил я Кэтрин.

- Да, Гудвин - бабушкин муж. Они жили каждый по-своему, и не мешали друг другу. Может быть, поэтому и не разошлись. Гудвин любил мою бабушку, хоть это было и нелегко. Несколько лет они просто переписывались друг с другом. У каждого были свои заботы, к тому же она работал по договору в Восточных республиках, и все эти годы оттуда не выезжал. Отношение бабушки к мужчинам в какой-то мере передалось и мне. Может показаться, что она легко и безболезненно меняла их, и не очень-то горевала о потерях. Это не так. Иначе она не выходила бы так часто замуж. Бабушка была впечатлительным и влюбчивым человеком, прошлые ошибки учили ее только одному: как можно больше наделать их в этой быстропроходящей жизни. И не ее вина, что многие захлебывались в этом стремительном потоке.

Так вот, я ждала своего принца и пыталась найти его среди мужчин хоть чем-то похожих на мой идеал. Разумеется, я вышла замуж, и спустя восемь месяцев сбежала от него. Наверно, я слишком много требовала от мужа, совсем мальчика, моего ровесника. Он был красив и до идиотизма наивен. Меня саму нужно было в то время держать в узде, учить и воспитывать, а матерью мужу-ребенку я еще не могла быть. Впрочем, матерью я все же стала с его помощью. У меня родился мальчик. И с первой его болезнью я сразу же повзрослела, утратив бабушкины иллюзии и взгляды на жизнь.

Единственный человек, которым я жила, был мой сын - Рыжик, Рыжик-крокодил. Из-за него я бросила курить, приучила себя к сдержанности и порядку. Рыжик часто болел. Когда он родился, в то, что он выживет, верила только я. Эта вера спасла его и меня от смерти. Без него - я твердо знала - мне не жить. Он стал единственным звеном, соединяющим меня с жизнью, с людьми и с моими собственными чувствами. От бабушки я как-то незаметно для себя отошла. Разговаривая с ней, ощущала безразличие и пустоту. Попытки бабушки развеселить меня только раздражали и выводили из себя. Тогда я уходила прочь. Закрывалась в комнате своего ребенка и от души ревела наедине, в спасительном одиночестве, прижимая к груди свое сокровище.

Как-то раз, утром, я нашла в гостиной записку от бабушки - она уехала вместе с Гудвином на север снимать фильм по его сценарию. Я облегченно вздохнула, мне никого не хотелось видеть. Одиночество и любовь к сыну - это все, к чему я стремилась и посвятила себя. Первые шаги, первое слово - "мама". Он всегда держал меня за палец, засыпая в своей кроватке, и однажды - ему было три года - проснувшись, я увидела, что Рыжик спит на коврике, возле моей кровати, укрывшись старым бабушкиным пледом. Я перетащили его кроватку к себе в спальню и с тех пор даже ночью, мы с ним не разлучались. Рыжик боялся темноты, но когда я выключала в спальне свет, пел для меня песни и рассказывал сказки. "Мама, не бойся, я здесь", - говорил он мне, и долго держался за палец, чтобы я никуда не ушла. Я растеряла всех знакомых, а друзей у меня не было. Да это и к лучшему. Бабушка с Гудвином, конечно, не в счет. Я успокоилась и поняла, как мне их не хватает. На рождество я отправила им телеграмму с поздравлением и отпечатком Рыжиковой ладошки. Через несколько дней бабушка и Гудвин прилетели к нам с кучей новогодних подарков. Вместе с Рыжиком мы целый день разбирали их, наряжали елку, и я, наконец, почувствовала себя живой и настоящей, будто с меня сняли непроницаемый стеклянный колпак и разморозили сердце.