Вадим Сафонов - Победитель планеты (двенадцать разрезов времени)

Такова малайская фауна раннетретичного времени.

Шли тысячелетия, и моря меняли свое место. Покой Земли нарушали судороги катастроф. Широкая дорога соединила Европу в середине третичного времени с Африкой и Азией, и неоднократно возникал и рвался мост между Европой и великими саваннами Северной Америки.

И тогда по этим дорогам великого кочевья хлынули потоки новых переселенцев. Под их натиском рухнула тяжеловесная, стопоходящая, бугорчатозубая малайская фауна.

Началась эра пикерми и с ней высшая точка расцвета млекопитающих.

Они заселили почву, водоемы, леса и поляны тысячами ветвей, и в каждой ветви были и гиганты и пигмеи, укрывавшиеся под ногами гигантов, сотрясавших землю. Непрерывные нити форм соединяли ветвь с ветвью. И снова все места оказались занятыми на Земле.

Каждый ряд млекопитающих породил тогда своих исполинов.

Шеи жирафов подымались до древесных крон. А «эллинский зверь», гелладотерий, полужираф-полужвачное, глодал невысокие побеги. Были безрогие олени, олени с двойной развилинкой и животные ростом с зубра с ветвистыми деревьями на голове. Антилопы наводнили прогалины; некоторые из них походили на овец, на коз или на быков. Хоботные властвовали в чащах и на полянах. Они появились в десятках видов. Гигантские динотерии, в 4 1/2 метра до спинного хребта, загибали крючкообразные бивни. Бродили стада мастодонтов. Четыре бивня, каждый 4 метра, прямые, как мечи, у некоторых были равны между собой, у других нижние короче. Тогда жили южный слон, древний слоя, слоны, похожие на нашего индийского и африканского. Рядом с первобытным слоном, соперником по росту динотериям и мастодонтам, бродили крошечные фальконеровы слоны не больше теленка.

Бегемоты заплескались в озерах. Некоторые казались раздутыми чудовищной водянкой телятами. Самые большие жили в одиночку или парами. И круги волн, подымаемых ими, опрокинули бы лодку.

В самой непроходимой чаще обитали гигантские носороги — слоны на коротких ногах. Их толстую броню не могли прокусить ни рои слепней, ни зубы хищников. Они питались корнями и побегами. Но приступы слепой ярости временами овладевали ими. Тогда они крушили все, подобно тарану, запущенному по прямой, и дорога разрушения оставалась за ними.

В то время косяки гиппарионов из Америки перешли в Европу. Они были двоюродными братьями американских меригиппусов, через которых ведут родословную лошади. Гиппарионы походили на коренастую узкогрудую лошадь, а окраской напоминали зебру. Они ступали одним копытом, но у них оставалось еще по два пальца, не касавшихся земли. Вместо 44 бугорчатых зубов фенакодов, они имели резцы, похожие на долото, и немногочисленные коренные — жернова, усеянные гребнями.

И дневную стражу девственных лесов сменяла ночная. Тогда хищники покидали убежища. Яркий свет отгонял от них удачу. Быстроногая жизнь, с чутким обонянием, осторожная и хитрая, не подпускала к себе. Они приспособились к ночи, времени сна, когда черные, непроницаемые стены опускаются между вещами. Их широкий зрачок округлялся с заходом солнца. И лучистые потоки дня теперь ослепляли их.

Выходили кошачьи, бесшумно извиваясь в высокой траве. Мускулы, как волны, играли под их блестящей шерстью. Древесные кошки начинали осмотр ветвей. Ласки, гибкие, как змеи, обнюхивали норы. Мягко ступали барсы, пантеры, сотни виверровых. Колоссальные тигрообразные показывались на звериных тропах, и в их теле, огромном, как у быка, казалось, не было веса. Тогда жил десяток видов самых страшных хищников, каких только знала Земля. Одни имели гладкую шерсть, у других длинные волосы на хребте косматились львиной гривой. Прыжок на десять метров ничего не значил для них. И когда становилось голодно, самые сильные отваживались нападать на мастодонтов и динотериев. Они повисали на их шее, и плотоядные зубы, кинжалы, торчавшие изо рта, рвали вершковую кожу, добираясь до артерий.

Загорались фосфором глаза волков и собачьих стай.

В лунных полосах показывались силуэты высоких гиен. Они искали падали, легкой добычи. Но их зубы раздробили бы и кости быка, и бояться им было некого.

Их хохот, мяуканье кошачьих, уханье хищных птиц прорывали ночную тишину.

Вместе с ними, с шорохом сухих листьев, выползали гады.

Но лес вымирал, как пустыня, вокруг хищников. Сон дневной жизни был чуток. Тысячи трепещущих ноздрей нюхали воздух. Только громкое кваканье лягушек не прекращалось в низинах и широко лилось по деревьям.