Накрывшая производственные цеха тишина была такой гулкой и неестественной, что даже вызывала неловкость.
— Это что ещё за… хохлома?! — выразил всеобщее изумление Гарик, опуская на пол сумку со сменной робой. — По-моему, я всё ещё сплю. Ущипните меня кто-нибудь!
Выросшие во всю длину цеха тонкие металлические стеллажи были похожи на причудливые резные соты для тамагочи.
Леночка аккуратно обошла Гарика и пошла вдоль этих стен с открытым от удивления ртом.
— Я так думаю, что это какой-то хитроумный биореактор! — крикнула она, обернувшись, из самого конца зала. — И предназначен он для выращивания мяса без участия животных. Наверное, надо поставить кого-нибудь в известность…
— Наверное, — согласился Гарик, глядя на выпучивших глаза сортировщиц и с ужасом думая о том, что выглядит сейчас ничем не лучше их. — Звони.
Весь день — и до приезда начальства, и после — они с Леночкой занимались расшифровкой выгравированных во всевозможных местах схем, стараясь ничего не трогать — чтобы, не дай бог, ничего не сломать.
Как оказалось, сложная система тонких кислородных рукавчиков, которой были связаны между собой "соты", пронизывала насквозь все пятнадцать цехов бывшей птицефабрики и уходила наверх, на живую зелёную крышу, а заплетённые в длинные косы тонкие низковольтные провода — в расписанную трёхмерной координатной сеткой операторскую.
— Да я ни в жизнь не починю это, вздумай оно сломаться! — сокрушался Гарик, когда они с Леночкой ползали на коленях в широких коридорных воздуховодах среди кружевных электрических сетей и пьянели от гуляющего там кислорода. — Да разве же это чинится при помощи гаечных ключей и традиционной матери?!
— Ага! — соглашалась Леночка. — Ни единого тебе транзюка, ни уси, ни кондейчика, по напругам полнейшая свистопляска, какого-нибудь паршивенького диодика и то нет, одни какие-то волосы! Даже компаратор в операторской и тот похож на чупакабру!
А потом, ближе к обеду, прямо перед приездом областного начальства, в одном из цехов случился небольшой коллапс: содержимое ячеек в виде нескольких тонн свежего куриного филе оказалось на полу, в проходящем вдоль стен широком эмалированном кювете, а в дальнем углу цеха проснулась и загудела спящая до сих пор канализация.
Подъехавшее к этому времени начальство только озадаченно развело руками:
— Ребята, вы — пятые.
Ещё восемь часов Гарик с Леночкой просидели в операторской, разгребая и сортируя выходные данные: координаты, оптимумы микроклимата клеточных инкубаторов и периодичность сброса того, что подлежало сбросу.
Поздно вечером, уже часа через четыре после того, как закончился рабочий день, Гарик, окрылённый почти наступившей полночью, напросился отвезти девушку домой.
Стоящий в дальнем конце стоянки флаер послушно фыркнул и заурчал, включаясь. Гарик запустил машину, развернул её на юг и наддал газ…
И ничего не произошло: электроника возмущённо пискнула, флаер сурово чихнул и вырубился.
— Чёртов драндулет! — выругался Гарик, недоумевающе оглядывая не столько кабину, сколько сгустившийся в ней мрак. — Только этого не хватало!
— Это не флаер, — прошептала Леночка. — Ты только посмотри! — и сама наклонилась вперёд, пытаясь в полукруглое лобовое стекло разглядеть в темноте то, что должно было бы быть небом.
Ночное небо, белое от огромной, многотысячной тучи летящих над Ижорой на запад чаек, шевелилось и колыхалось, как живое.
— О, чёрт… — нервно хохотнул Гарик. — Я бы не удивился, если бы это оказались бывшие куры…
52. 2331 год. Гонггар, гомпа
— Если птица родилась птицей, она будет летать, — монах поклонился и, поднимая голову, понял вдруг, что смотрит в прищуренные птичьи глаза на лисьей морде и на расплывающуюся в усмешке острозубую пасть.
— Привет, — сказал морф. — Да превратятся твои мысли в реальность.
— Политические эмигранты? — усмехаясь, спросил монах.
— Боже упаси, — сказал лис и смущённо переступил передними лапами. — Мы просто материализуем свои грёзы. Ну, по крайней мере, я.
— А ты? — повернулся монах к Бенжи.
— Я?
Андроид обернулся к Ае, и та, улыбаясь, развела руками: мол, давай сам.
— Я — машина, — сказал Бенжи. — Я не интересуюсь политикой, какой из меня эмигрант. Мы вместе, — и он кивнул в сторону Аи.
Тибетец посмотрел на Аю, но та промолчала.
— Ну, что ж, — сказал он, оглядывая всю компанию. — Хорошая карма — это пространство для создания будущего равновесия. Хотите его — пойдёмте. И ты, — он кивнул Джите, прижимавшей к животу всё ещё дрожащий ханг, — ты тоже спускайся, если хочешь.
Читать дальше