Дмитрий Дубов - Тёмные сказки

– Да уж, – согласилась Лена. – Кстати, Иван Фёдорович, он, когда поступил, тоже так…

– Что «тоже»? – поинтересовался врач. – Кричал, что пророк, и всё такое?

– Ну да. Пророк, человечество в опасности, спасение…

– Представляю, – и Актаков пошагал по коридору, направляясь к своему кабинету.

Два различных озарения пришли к нему одновременно. Во-первых, – он понял, что Лена ещё не всё сказала, и повернулся к ней лицом. Второе было гораздо более глубокое и многоплановое. Эта конкретная тема, касающаяся Последнего Пророка, будто бы будила скрытые возможности души.

Между ним и Леной на мгновение установилась связь, как произошло при начале разговора с Колей. Они могли бы понять друг друга без слов, но что-то мешало это сделать.

Лена смотрела на Ивана Фёдоровича широко раскрытыми глазами. Она чувствовала всё то же самое, что и он, а, может, даже и больше, так как раньше познакомилась с Колей. Теперь ей было нужно хоть какое-нибудь подтверждение, что он её понимает.

– Так всё и есть, правда? – проговорила она, заглядывая ему в глаза.

Но за миг до этого Иван Фёдорович стал прежним Актаковым, чуждым всякой возвышенности.

– Параноидальная шизофрения, – вынес он диагноз.

Медсестра почувствовала, что её вопрос, словно натолкнулся на непреодолимое препятствие, коим являлось обычное состояние врача Актакова. Ей нужно было как-то оправдаться. Может, сказать, думала она, что не верит в этот бред; или нечто подобное, но на ум ничего не приходило.

Связь между ней и Актаковым прервалась раньше, чем она испытала шок, поэтому он ничего не заметил, а отвернулся и не спеша удалился к себе в кабинет.

Сидя на стуле у своего рабочего стола, Иван Фёдорович пытался примирить в себе две враждующие стороны. Одна из них твёрдо уверилась в вынесенном только что диагнозе. Она была сильна и не сомневалась в своей правоте. Другая попискивала тихим мышиным голоском. Она вторила крикам Коли, доносившимся даже сюда, и убеждала Актакова помочь тому спасти человечество, пока не поздно.

«Спасти человечество? Поверить во всю эту ахинею?!» – ухмыльнулась первая половина.

– Э, не-ет,– вслух протянул Актаков,– так дело не пойдёт.

Дело и не шло, потому что Иван Фёдорович, как ни старался, так и не смог сосредоточиться ни на чём другом, кроме трёх странных слов: «Откровения Последнего Пророка».

Выхода не было; надо идти к Коле и закончить разговор с ним, иначе он так и не сможет найти себе места. Время шло; одна сигарета приходила на смену другой, так же, как и прежняя, не принося облегчения, заставляя слезиться глаза, а мысли крутились вокруг этого Коли, которого Актаков уже готов был убить.

Наконец, Иван Фёдорович встал, посмотрел ещё раз в окно, словно бросил прощальный взгляд, и вышел вон, на встречу своей судьбе.

В коридоре он встретил медсестру.

– Пойду ещё раз наведаюсь в третью, – сказал он ей мимоходом и, подумав, добавил. – Будь наготове, чтобы, в случае чего, сразу же вызвать санитаров. Поняла?

– Иван Фёдорович, он же страшный, может, не стоит? – спросила Лена.

– Стоит – стоит, – бросил на ходу Актаков, и лишь ускорил шаг.

И раскаялся в этом сразу же после того, как вошёл в палату. Нет, Коля лежал на своём месте и был спелёнат по всем правилам, но жутковатая атмосфера повисла в помещении.

Его глаза… Сколько раз за последние часы он думал о его глазах? Сотни? Тысячи? Может быть, и так. Взгляд этих глаз втягивал его, погружая в тревожную эйфорию. Именно в них… в них сокрыта основная тайна, которую он тщетно силился разгадать на протяжении сегодняшнего дня.

Актаков взглянул в Колины глаза и ужаснулся…

Да, во мне, в моей голове начало зарождаться что-то совсем иное. Появился ещё один, новый голос, сводящий с ума, и, если бы не было голоса Глаголющего, который пусть и говорил страшные вещи, но зато и успокаивал, то я точно рехнулся бы. Так во мне появились два противоборствующих голоса, которые иногда даже устраивали перебранки между собой, но чаще старались просто не замечать присутствия другого. Они были во мне, они были мной, я был ими.

От этого я не стал лучше спать, я был уверен, что те, с рожками и трезубцами, всё ещё жаждут моей крови. Но, по крайней мере, у меня появилась – а потом и окрепла – надежда, что я ещё некоторое время не умру, иначе бы, зачем надо было появляться этому второму? Нет, я не тешил себя иллюзиями, что протяну достаточно долго, и осознавал, что обречён, но у меня есть несколько дней для того, чтобы успеть поведать миру слова Последнего Пророка о выборе пути и о том, что может случиться, если человечество останется глухо.