Владимир Васильев - И тьма не объяла его...

Плоть рвется, и окровавленные куски ее остаются в когтях мягкокрылов, а я падаю вниз на острые камни, с ужасом наблюдая их стремительное и неотвратимое приближение… Свист… Упругое сопротивление воздуха… Где мои крылья?!.. Удар… И моя плоть кусками разлетается на камнях, заливая их кровью. Еще живой кровью уже мертвых тел…

И я… теперь единственный Я все это чувствую и наблюдаю… Неужели я еще жив?.. Сколько же раз надо умереть, чтобы умереть навсегда?..

Мягкокрылы опустились на камни и долго упивались еще горячей плотью моих Я… Потом они улетели, унося в когтях шматки мяса. Моего мяса. Видимо, где-то у них есть другие Я, с которыми они хотят поделиться…

Что ж, теперь я знаю довольно много. Я знаю, чьей добычей могу стать… Но что мне делать с этим знанием? Убраться восвояси и никогда больше здесь не появляться?.. Но тогда я никогда не узнаю Правду о мире, об этой Большой Пещере… А зачем мне теперь эта Правда? Ведь она не вернет мне моих Я… Но тогда получается, что смерть их была напрасна?!.. Я сказал ИХ, а не МОЯ!.. И это теперь та правда, с которой мне жить?..

Я опустился по нити вниз. Подошел к ИХ останкам. Жалкое зрелище. Ни одного целого трупа. Куски, куски, кости, шматки шерсти… Я наклонился и понюхал окровавленный кусок. Запах показался странно, по-особому, знакомым… Я не удержался и откусил кусочек — и на меня повеяло прошлым: двадцать маленьких Я, сверкая глазками, сидят вокруг большой горы мяса…

Я почувствовал на себе чей-то взгляд и обернулся. Оказывается черный летун еще жив! И теперь с нескрываемым ужасом смотрит на меня… Никогда не видел, как едят мясо?.. Да-да, теперь это всего лишь мясо… Проглотив сладкую мясную кашицу, я подошел к летуну. Он попытался отшатнуться от меня, уставившись на мои жвала, словно впервые их увидел. Но ничего у него не вышло.

— Успокойся, летун, — сказал я ему мысленно. — Как это ни удивительно, я еще не совсем сошел с ума…

Он расслабился, и я почувствовал боль, терзавшую его тело. Я стал глубже и глубже погружаться в нее и вскоре знал, где и что у него переломано. Хоть мягкокрылы и парализовали его крылья ударом в спину, падая, он бессознательно все-таки смог немного притормозить ими, смягчив удар… У моих бывших Я такой возможности не было…

Я сплел для него удобную мягкую лежанку под каменным козырьком. Не обращая внимания на его противные крики, я наощупь соединил поломанные кости и наложил на эти места тугие повязки из нити. Потом поднял его и отнес на лежанку, висевшую под козырьком. Ему будет мягко и спокойно в ней. А кости срастутся… Не отчаивайся, летун, еще полетаешь!..

Я принес ему кустов с этими вонючими ягодами.

— Благодарю тебя, паучонок, — сказал он. — У тебя доброе сердце.

— Что за чушь! Сердце — всего лишь насос, который гонит кровь. А доброта — это умение вести себя оптимально с точки зрения сохранения жизни… Жизни вообще… Не потому ли мягкокрылы не уничтожили меня полностью?..

— Можешь оставить меня и продолжать свой путь, — разрешил летун. Теперь ты достаточно одинок, чтобы воспринять Истину, и дорого заплатил за право обрести ее… Ты должен увидеть Учителя. Я подожду тебя здесь…

— Нет уж, — ответил я, — сыт по горло. Больше истины мне не переварить… Мое интеллектуальное поле стало в двадцать раз слабее. Не чувствуешь?

— Нет, — ответил летун.

— Зато я чувствую… Да и что мне может сказать твой У-читель? Откуда взялся мир?.. И где пребывает его создательница?.. Что мне до этого?.. Хватило б ума разобраться с собой. А про мировые тайны ты мне расскажешь, как сможешь… А я, что смогу, то и пойму. А не пойму — переживу как-нибудь… Жуй свои ягоды и сращивай кости…

Мы пробыли на склоне довольно долго. Я носил летуну ягоды и травы, которые он мне мысленно показывал. И дело шло на поправку. Летун был еще слаб, но я чувствовал, что кости его срастаются.

Я не думал ни о вершине, которой не достиг, ни о пещере, которую потерял. Я вообще старался ни о чем не думать, просто жить. Потому что, когда я пытался думать о жизни, мне хотелось закрыть глаза и прыгнуть с обрыва… Быть может, я так и сделал бы, но что тогда будет с этим черным бедолагой?..

— Какой ты большой стал, паучонок, — сказал он мне однажды. — Совсем как настоящий большой Паук…

И тогда я почувствовал, что пора возвращаться. Зачем?.. Не знаю… Просто понял, что пора. Жизнь должна продолжаться. Тем более, что летун мой стал уже подниматься. Правда, крылья еще не окрепли. Но я чувствовал его тоску по своим Я. Он часто смотрел в ту сторону, где оставил их…