Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Том 05. Мир одного дня - Бунтарь, Распад

— Вот это да! — сказала Сник. — Со всех лестниц повалили ганки! В дюжине мест!

Дункан не стал оглядываться и направил машину на север, к четырехфутовой ограждающей стене. Оставив ее под собой, он отжал штурвал от себя. Мобиль развернулся под крутым углом так быстро, как Дункан только осмелился провести этот маневр. Не включая ни бортовые огни, ни прожектора, Дункан все же видел под собой бледное свечение залива, в котором отражались огни башен. Он выровнял машину, но она по-прежнему шла вниз. О том, какая большая сила держит ее, не давая упасть, свидетельствовала только панель расхода энергии. Мобиль врезался в воду с таким треском, точно развалился пополам — Дункану показалось, что заодно переломился и его позвоночник. Настала тишина, нарушаемая только его тяжелым дыханием. Но ни единой капли воды в кабину не просочилось.

— О Господи! — сказала Сник. — У меня хребет на два дюйма вылез из задницы!

Дункан торопливо притушил все огни на панели — так, чтобы только-только различать показания приборов. Сочтя даже и эту подсветку слишком яркой, он выключил ее совсем. Он погрузил мобиль в воду так, что только колпак кабины торчал над поверхностью.

С запада приближалось звено из шести Мобилей, мигавших белыми, оранжевыми и зелеными огнями. Они, должно быть, снялись с центральной башни, на которой размещался почти весь воздушный органический флот. Вскоре они скрылись из виду за громадой башни в милю высотой. Сейчас они сядут на крышу.

— Несколько минут они будут нас искать, — сказала Сник. — Но скоро очнется ганк, которого ты вырубил, и они поймут, что произошло.

— Откуда ему знать, куда мы направились?

У Дункана пересохло в горле, и голос скрежетал, как не смазанная шестеренка.

— И куда же? — сказала Сник.

Он повернулся к ней. Света, отраженного облаками, было недостаточно, чтобы разглядеть ее лицо. Большие карие глаза, тонкий овал лица, маленький нос, большой, но чуть тонкогубый рот, круглый подбородок — все это оставалось скрытым. Прямые черные волосы прятал шлем.

— Башня распределения энергии к юго-западу от нас, — сказал он.

— Знаю. Я ведь была рядом, когда ты запрашивал карту того района. Когда ж это было… три дня назад? Ты еще сказал…

— Я сказал, что в древности это место называлось Болдуин-Хиллз, но потом холмы срыли и поставили там энергобашню. Вот туда мы и направимся.

— Зачем?

Он сказал.

— С ума сошел! Но мне это нравится. Почему бы и нет? Замысел отчаянный, но…

— Вполне может сработать. И потом, что нам терять? Никому и в голову не придет, что мы собираемся выкинуть такое.

— Одним государственным преступлением больше. Что ж делать, если само государство преступно?

В ее голосе, не таком охрипшем, как у него, звучал азарт.

— И пушка придется как раз кстати, — добавила она, явно испытывая наслаждение от этой мысли.

Дункан повел мобиль вокруг основания башни. Вода хлюпала о борта лодки, которая шла со скоростью пять миль в час. Над головой мигали огни новых аэромобилей, спешащих к башне. Потом Дункан увидел огни катера, идущего навстречу на большой скорости с белым следом за кормой, и погрузил свою лодку так, что над водой выступали только два дюйма, Когда катер подошел поближе, стало видно, что это органическое судно. На нем заливалась сирена.

Переждав, пока он пройдет, Дункан немного всплыл и продолжил путь со скоростью шесть миль в час. Минут через десять эта черепашья скорость ему надоела, он поднял лодку еще на несколько дюймов и прибавил до сорока миль Справа осталась Университетская Башня, а еще через десять минут он миновал Башню Всемирного Конгресса. Впереди показалась приземистая громада энергобашни Болдуин-Хиллз с кольцом ярких огней на верхушке. В отличие от других башен, население каждого дня здесь было очень невелико — всего пятьсот мужчин, женщин и детей. Сто человек из этого числа были инженеры и техники. Примерно половина этой сотни должна сейчас бодрствовать. Остальные скорее всего улеглись спать по выходе из каменаторов. Все жилые помещения находились на верхнем этаже.

Лодка скользила в ночи, и волны чуть хлюпали о ее корпус. Под черной поверхностью воды было футов пятьдесят глубины, а дальше — глубокий ил. Под этим илом лежали руины древнего Лос-Анджелеса, затонувшего более двух тысяч объективных лет назад вследствие таяния полярных льдов. Дерево и бумага уже распались на молекулы, и соль потихоньку разъедала камни.

Дункана снедала ярость — будь она видна, она превратила бы его в огромного светляка, в маяк, в мишень для преследователей. Такое состояние было ему не с руки — ярость затуманивала рассудок, а этого нельзя было допускать. Но в тот момент Дункану было все равно. Если считать благоразумие высшим благом, он выбрал худшую часть. Он мчался к цели с тупой отвагой, словно бык на плащ матадора.