Максим Форост - Вперед, государь! Сборник повестей и рассказов

«…Доченька-полудница, ой… Дух захватывает – какая ты теперь статная, осанистая, горделивая. Вон, даже взгляд стал как у Царевны – самовластный, державный. И-и-и, что это ещё? Личико Солнца в зеркале скривилось – это ты, Заря-Зверяница, до слёзок позавидовала Царевне и её красоте? Эх… Ледяное зеркало затуманилось от Зверяницыного вздоха, потекло от обиды, заплакало… Всё! Всё, дочка, не ты плачешь, а зеркало. Вот так-то лучше. Молодец, справилась с собой…»

Зверяница-Солнце улеглась на кровать и прикрыла глаза – якобы спит.

За окнами в сумеречном небе заиграли сполохи северного сияния. Это грива Огненного Коня развевалась. Ворон-Мрак вернулся со слугами. Сумерки и Потёмки, Бураны и Вьюги, Затмения и Студенцы-Морозы – многих из них Зверяница знала – встречали его и принимали коня.

Ворон Воронович поднимался в её покои. Зверяница застыла и прикинулась спящей.

«Вспомнить бы, как дышала во сне Солнце, – засуетились её мысли. – Медленно и глубоко или же скоро и часто, как будто ей что-то снится?»

– Ты всё спишь, Солнце, не пробудилась? – такой сочный, такой… мягкий и шершавый голос у Ворона Вороновича. – Жаль. В глубине замёрзшей души я на что-то надеялся. – У полудницы почему-то мурашки по телу побежали. – Просыпайся!

Она вздрогнула и распахнула глаза, села.

– Ах, – судорожно вздохнула. – Это – ты, Ворон…

Как трудно быть не собой. Но она старалась. Своего похитителя Прея знала едва ли ни с детства – так говорили меж собой звёзды.

– Ты прилетел? – спросила поуверенней, как старого знакомого.

– А ты ждала другого? – Вихрь бросил эти слова резко, очень резко.

«А ведь он ревнует, – догадалась Лжесолнышко. – Вот, даже двигается размашисто, дёргано, и рукою при этом машет – будто сучья рубит. А ещё…» – полудница переполошилась: ещё Ворон, не отрываясь, глядел на запертую дверь кладовой.

«Что? Что с дверью не так? Пыль с порога смахнула, половицу не так подвернула?» – её сердце заколотилось:

– Мне что-то снилось, Ворон! – выпалила второпях. Ворон медленно перевёл глаза с кладовой на Зорьку-Лжедиву. Надо срочно увести Вихря из комнаты! – Ах, да! – она якобы вспомнила свой сон и старательно покраснела, украдкой взглядывая на Ворона, но тот уже отвернулся. – Ты с дороги всегда такой… воинственный?

Ворон застыл. По прямой спине видно, что поражён и слушает каждый её шорох. Она поднялась, нарочно долго шурша платьем. Этот пыльный дорожный плащ Ворона… «Вихрь, несомненно, теперь думает, – соображала Зверяница, – что женщины любят таких вот мрачных, утомлённых, но уверенных в себе мужчин», – когда они поднимались в верхние залы, Ворон даже предложил Зверянице-Лжесолнцу опереться на его руку.

Они пили вино. Свет ледяного камина поблёскивал в его золотистой влаге. Лжесолнце тихонько поигрывала кубком. Так делают женщины, когда хотят придать себе вид загадочности. Движения Ворона сделались плавными и неторопливыми. Он не сводил с собеседницы глаз – настороженных, внимательных и явно недоверчивых.

Клыкастый пёс с тупорылой мордой прислуживал за столом, а когда остановился слева от Лжесолнца, вдруг хрипло зарычал и утробно рявкнул. Ворон поспешно на него глянул:

– Осторожнее с ним, Дива, – сумрачно посоветовал. – Мой добрый Хорт чует малейшую фальшь.

– Может быть, это ты сегодня фальшивишь? – Лжедива вернула упрёк. – Скажи, ты всегда так взнуздываешь лошадь?

– Что? – поразился Вихрь.

«Он растерялся! Это хорошо».

– Твои руки, Ворон. Запястья. На них рубцы, как будто ты узлом закручивал на них повод.

– Ты так пристально рассматриваешь мои запястья? – Ворон удивлённо заломил одну бровь.

Лжедива усмехнулась одной половинкой губ. Не только его руки, но и голову она изучала с интересом: – «Ему, кстати, идёт эта мелкая седина и сухие морщины на лбу. Как он удивился, когда сказала ему про запястья! Когда с сильных мужчин сваливается несокрушимая броня, они теряются. Иногда это бывает им к лицу. Жаль, с Месяцем всё не так. Месяца надо в броню облачать!» – Лжесолнце встряхнулась, опомнилась. Кажется, она стала забываться. Странно, почему Хорт, чующий всякую фальшь, перестал утробно взрыкивать.

«…Здравствуй, человек, не знаю кто ты… У меня душа не на месте. Это всё дочка моя. Дело затеяла или не дело, никак не пойму – к добру или к худу… Ты сам собери себе поесть, путник. Дочь меня не слышит, занялась своими мыслями. А я не переживаю? Ты, путник, думал: раз ягая Хозяйка плетёт судьбы, значит, лишена она сострадания? Ох, лучше бы я не бралась за это кружево…»