Борис Пшеничный - Человек-эхо и еще кто-то (Сборник)

После всех этих излияний (здесь действительно искренних и откровенных) я хочу попугать вас. Поскольку заведомым обманом (акцентирую — обманом!) вы втянули меня в свои темные делишки и заставили страдать (не преувеличиваю — миллион терзаний!), я как всякая обманутая и страдающая женщина горю жаждой мести.

Будучи психологом, вы, надеюсь, отлично понимаете, что желание мое вполне естественное. Иначе я не была бы женщиной.

Вот только какую придумать месть? Не улыбайтесь, не настолько я беспомощна и не настолько вы недосягаемы, чтобы с улыбкой отнестись к угрозе женщины. О, как мы умеем мстить! Вот пойду сейчас к Валентину и скажу, что я ваш тайный агент, занимаюсь здесь слежкой. Могу я так сделать? Могу. Вы заставили меня шпионить, а я явлюсь с повинной, и тогда вся ваша затея псу под хвост. Что, побледнели? Пока успокойтесь, я этого не сделаю. Слишком примитивно, не изящно. И эффект не тот: сорву эксперимент — и только. Со временем вы сделаете второй заход, и помешать я уже не сумею.

Что, если подсунуть вам жирненького поросенка в виде липового дневника? Буду писать не то, что есть, а что моя левая нога захочет. Ведь съедите — еще как! — с потрохами проглотите. Вы, наверно, заметили: у меня склонности к сочинительству. Думаете, не заморочу вам голову, разоблачите? А давайте попробуем. Я вот сейчас переворачиваю в тетради лист, ставлю дату и пишу: «Вчера Валентин утащил меня в кусты». И таких подробностей наворочу, такого насочиняю, что вы поверите, обязательно поверите. Ведь ваш выкормыш поступает так, как другим хочется (он же человек-эхо!), а у меня, представьте, как раз желание такое, чтобы утащил в кусты. Ну, как?

Не завидую я вам, Эдуард Павлович. Рискованная у вас работенка — на психике играть. Того и смотри, сам психом станешь.

Чтобы сохранить за собой инициативу, я не скажу, как собираюсь отомстить. Помучайтесь.

Для размышления подбрасываю совершенно сумасшедшую идею. Присмотритесь повнимательнее, кто кем играет. Вдруг в нашем треугольнике главный игрок — Полосов, а мы для него всего лишь игрушки. Вы не допускаете такого варианта?

Думайте, профессор Нечаев, думайте!

Следователь. А ведь Монастырская высказывала похожую мысль.

Нечаев. Остроумно, но не более. Я бы отнесся к этой идее серьезно, будь Полосов жив. Если бы он взял инициативу в свои руки, все бы сложилось по-другому. Тогда бы и дела никакого не было.

Следователь. Как знать. При ваших, извините, экспериментах та же Монастырская вправе подать на вас в суд. И вам, уверяю, пришлось бы не легче, чем сейчас. Нечаев. Подскажите ей. Еще не поздно.

Следователь. Пока и она под следствием. Может оказаться, что Ирина Константиновна, пусть неумышленно, существенно повлияла на ход событий. Да так оно и есть.

Нечаев. Ну, знаете, с таким подходом можно обвинить кого угодно.

Следователь. А вы что думаете? Из ближайшего окружения каждый внес свою лепту. Обстановочка в лагере была, я вам скажу…

Из дневника И. К. Монастырской

Инцидент. Малов расписал программу на завтра. Кому в лагере, кто в маршрут. И все шло гладко. Не поделили статиста. Антон Львович Швец (из вечно недовольных, дверью ударенный) требует себе: без помощника он завтра никак не может. Алевтина Ивановна и слышать не хочет. «Как же так! Мне обещали, мы еще на той неделе договорились». Развели базар, конца не видно. Алевтина Ивановна бегает от одного к другому: «Вы видите? Вы слышите? Никакого уважения? Какая-никакая, но я все-таки женщина».

Такого рода спектакли у нас случаются, ими нас не удивишь. Малов даже повеселел, взбодрился. Пришел его звездный час. Что бы мы сейчас без него делали» как бы развязали узел. А он одним махом: «Товарищ Полосов останется в лагере, он мне самому нужен». Гений все-таки. Никому не приказывал, никого не просил и никого не обидел, не ущемил.

Но вот Валентин… Не ушел, не отвернулся. Скандал-то из-за него, тут любой почувствовал бы себя неловко. Хоть бы сделал вид, что ему все до лампочки, разбирайтесь, мол, без меня, как знаете. Нет же, стоял посреди базара и смотрел во все глаза — жадно, остро, с каким-то садистским любопытством. Да еще, клянусь, ухмылялся. Меня даже передернуло. Он ли это или его двойник? Сколько ж у него обличий?

От инцидента пошли круги. Львович, видимо, решил отыграться на статисте. Еще при дележе, оставшись с носом, прошипел во всеуслышанье: «Не ожидал от вас, молодой человек. Это вам так не пройдет». Никто не понял, чего он не ожидал, но знали — не пройдет. Иначе он не был бы Дверью-Ударенный. Часа два он где-то пропадал, а во время ужина вручил Малову запечатанный конверт. Принародно, демонстративно — чтобы все видели и слышали. «Вот. Заявление. Прошу рассмотреть и принять меры. Самые радикальные!»