Герберт Уэллс: Паучья долина

- Ну? - наконец произнёс он, уже без всякой претензии на прежний свой повелительный тон. - Вы его бросили?

- Моя лошадь совсем взбесилась.

- Я знаю. И моя тоже.

Он мрачно засмеялся в лицо хозяину.

- Я же говорю: моя лошадь взбесилась, - сказал человек, у которого когда-то была серебряная уздечка.

- Оба мы трусы, - сказал маленький человек.

А тот опять похрустел пальцами некоторое время, пристально глядя на маленького человека.

- Не называйте меня трусом, - произнёс он наконец.

- Вы - трус, как и я сам.

- Быть может, и трус. Есть какой-то предел, за которым всякий человек может и должен испытывать страх. И это я познал, наконец, но не в такой степени, как вы. Вот тут-то и можно установить различие.

- Никогда мне даже не снилось, чтобы вы могли покинуть его. Ведь он спас вам жизнь за две минуты перед тем... Но почему, собственно, вы являетесь нашим повелителем?

Хозяин снова захрустел суставами пальцев, и лицо его было мрачно.

- Ни один человек ещё не называл меня трусом, - сказал он. - Лучше сломанная сабля, чем совсем никакой. Нельзя требовать от одной загнанной белой лошади, чтобы она тащила двух человек целых четыре дня. Я ненавижу белых лошадей, но на этот раз делу не поможешь. Вы начинаете понимать меня? Пользуясь тем, что видели и вообразили себе, вы, похоже, собираетесь запятнать мою репутацию. Люди, подобные вам свергают королей. Впрочем, вы - никогда мне не нравились.

- О, хозяин! - произнёс маленький человек.

- Нет, - сказал хозяин. - Нет!

Он резко поднялся при первом же движении маленького человека. Мгновение они мерили друг друга глазами. Над ними плыли клубки пауков. Быстро осыпались камешки, затем - топот бегущих ног, крик отчаяния, удар...

__________

К ночи ветер стих. Когда солнце село, было ясно и тихо, и человек, у которого была когда-то серебряная уздечка, осторожно вышел, наконец, из оврага по удобному для подъёма откосу, но теперь он вёл уже под уздцы белую лошадь, которая раньше принадлежала маленькому человеку. Он был не прочь вернуться к своей лошади, чтобы снять с неё серебряную уздечку, но боялся ночи и усиливающегося ветра, который мог ещё застать его в долине; кроме того, ему не улыбалось и то, что он мог найти свою лошадь всю опутанную паутиной и, пожалуй, даже, неприглядно объеденную.

И когда он подумал об этих паутинных клубках и обо всех опасностях, через которые прошёл, и о том, каким образом он был спасён в этот день, его рука невольно нащупала маленькую ладанку, висевшую у него на шее, и он на миг ухватился за неё с сердечной благодарностью. И в то же время он посмотрел вниз, в долину.

- Я был разгорячён страстью, - сказал он, - теперь она получила своё возмездие. И они тоже, без сомнения...

Тут, вдали от лесистых холмов, на другом конце долины, сквозь прозрачность солнечного заката он определённо и безошибочно заметил маленькую струйку дыма.

Выражение ясной покорности на его лице вдруг сменилось гневным изумлением. Дым? Он повернул белую лошадь, с минуту колебался. Какие-то воздушные шорохи пробежали по траве вокруг него. Вдалеке на камышах колыхались изодранные серые полотнища. Он посмотрел на паутинные клубки. Посмотрел на дым.

- Пожалуй, это и не они, - произнёс он.

Но он был уверен в противном.

Поглядев некоторое время на дым, он сел на белую лошадь.

И когда он ехал, то ему пришлось пробивать себе путь между осевшими массами паутины. Почему-то на земле валялось много мёртвых пауков, а те, которые остались живы, преступно пожирали своих товарищей, обращаясь в бегство при топоте его лошади.

Время их торжества прошло. Не было уже ни малейшего ветерка, который мог бы их поднять с земли, не было уже развевающихся в воздухе полотнищ к их услугам, и эти твари, несмотря на весь их яд, не могли уже причинить ему вреда.

Он махнул своим поясом на тех, которые, казалось, подошли к нему слишком близко. А один раз, когда небольшая группа их перебегала через открытое место, ему взбрела в голову мысль - слезть с коня и растоптать их ногами, но он подавил это желание. Он ехал и, поворачиваясь в седле, поглядывал то и дело на дым вдалеке.

- Пауки, - бормотал он ежеминутно. - Пауки! Ну, ладно... В следующий раз я должен соткать паутину.