Дэн Дэйли - Наживка. Начало

– Укурился? – сумрачно поинтересовался Нониш вместо приветствия.

– Отрицательно! – сквозь смех ответил я.

– А чего ржешь как лошадь?

– Да комикс не идет, – взяв себя в руки, отбоярился я. – Думаю тут над сюжетом, а мысли одна дурнее другой, такое в голову лезет, что самому смешно.

– Понятно… – с некоторым сомнением протянул Нониш. – Как обстановка?

– Без происшествий, босс.

– Скучно тебе там, наверное?

– Ни разу! – совершенно честно ответил я.

– Держись. Я приеду на уикенд, с Энни. Ну, и еще народ будет… Так что ты там особо не бухай – береги здоровье, будем дьявольски веселиться, до самого до «умри».

– Да, сэр!

– Ладно, страдай дальше. Только пейджер на ремне держи, а то не достучаться до тебя, – сказал Нониш и дал отбой.

Я действительно хороший солдат, потому как пошел и надел пейджер, который забыл на кровати, когда переодевался после купания в океане и бассейне. В процессе мне пришла в голову одна мысль, и я вернулся в «телевизионную» комнату, чтобы ее проверить. На стенах висели памятные фотографии, на которых мои нынешние работодатели получали призы и встречались со всякой известной актерской и политической шушерой. Я потянулся в фотографию большого зала, где яппи, сверкая зубами, держали в шесть рук стеклянную скульптуру, изображающую обнаженного мужика в распахнутом плаще (у него не было лица, но зато имелась здоровенная, похожая на дубинку елда), – и попал на бал. Танцующие пары скользили вокруг меня, обдавая легкими запахами духов, табака и алкоголя. Практически не удивившись, я поплыл к ближайшему окну и случайно вляпался в одну из пар, ощущение было… как будто нырнул в теплый кисель, а там уже лежит включенный тостер. Меня всего передернуло и там и здесь , отпрыгнув к окну и отойдя от шока, оглянулся: пара, сквозь которую я проскочил, похоже, ничего не почувствовала. Выглянул наружу и, еще продолжая поеживаться, увидел черную пирамиду казино «Луксор». Можно было бы перенестись прямо к ней, прыгнуть и спустить несколько баксов в автоматах, но вместо этого я отпустил Лас Вегас и вернулся в дом.

«Окей… получается, что я могу попасть куда угодно, даже туда, где до этого не бывал. Если об этом прознают военные, то меня сразу пристрелят. Из чего-нибудь очень крупного и скорострельного, из «Вулкана» например. Или дадут чемодан с атомной боеголовкой и попросят доставить его на Луну. Потом, когда я «прыгну», нажмут кнопку и скажут: «Пока-пока, Наживка, приятно было познакомится». И честь отдадут. Потом выкурят по сигаре. И небольшой памятник поставят где-нибудь во внутреннем парке Гексагона. Человек с чемоданчиком в респираторе на босу ногу. «Боец невидимого фронта» будет называться. Памятник, как обычно, сделают из говна и свинцовых белил, а деньги прикарманят. Старшие товарищи будут рассказывать молодым коллегам, что памятник первому и последнему телепорту Америки изготовлен из осколков бериллиевой сферы, что подобрали водолазы на месте гибели Авианосца. «Энтерпрайз»…

Кстати, а я могу попасть на Луну?» – внезапно подумалось мне. Это был серьезный вопрос, и подошел я к нему обстоятельно: сел в то самое роскошное кресло, поерзал, устраиваясь поудобнее, прочно взялся за подлокотники и, изо всех сил зажмурившись, представил себе фотографию, ту, что сделал Эдвин Олдринг во время высадки на Луну. Это было легко: страницы, вырезанные из «Тайм», висели в моей бывшей конуре, прямо напротив кровати, и я часто лежал и рассматривал их, испытывая приятное волнение от того, что у меня есть фотографии, сделанные на другой планете. Сначала меня понесло не туда, и я узнал, что квартира, которую мне сдавала какая-то дальняя родственница Нониша, все еще пустует. Я не смог удержаться и, отвернувшись от стены (на которой раньше висели вырезки из «Тайм»), уставился на светлый прямоугольник на полу, где стояла моя кровать. Да… неслабо я тогда взбесился, даже сейчас страшно вспоминать, а тогда у меня чуть голова не взорвалась от прилившей к лицу крови.

Выкинул парня за дверь. Просто сорвал с кровати, донес на руках до двери… один раз в лицо, и один раз – но «на все деньги» – носком ботинка в голый зад. Наверняка сломал парню копчик… а потом я разобрался с кроватью. Да, сэр. Просто уничтожил ее. А пока я этим занимался, Лиз сидела в углу и орала. Визжала так, как будто я рвал на куски ее саму, ломал ей кости и разбрасывал по комнате ее исходящие паром внутренности. Но ее я не тронул. Просто пошел и открыл дверь, она выбежала как была, голышом, дико тряся своими изумительными грудями, которые снятся мне до сих пор, хотя прошло уже больше двух лет. И ее лицо мне тоже иногда снится. Огромные, с зелеными искорками глаза, наполненные страхом и слезами, потеки туши, и губная помада размазана до самых ушей, набухшие царапины от ее же ногтей на щеках. Да, натерпелась она страху, сидя в углу, пока я выплескивал в вакханалии разрушения свое… «разочарование». Ее прекрасное даже в таком состоянии лицо, в которое я с жутким, совершенно замогильным стоном бросил ком одежды и рваного постельного белья. Да, напугал я ее тогда неслабо, потому что за сумочкой она пришла уже с двумя копами, которые смотрели на меня как на последнего маньяка Да и было с чего: «проводив гостей», я принялся за кухню… несколько следующих дней я сидел в разгромленной квартире, пил и не торопясь, в каком-то отупении, рвал свои рисунки. Везде была она. И на страницах моего так и не оконченного комикса, и на записках, что я оставлял для нее, и просто в набросках, что я делал с натуры и по памяти. Иногда я снова начинал ее рисовать, и как только контуры принимали знакомые очертания, медленно разрывал листы на тонкие полоски.