Джон Уиндем - Чокки

– Немедленно напиши редактору, – сказала Мэри. – Это черт знает что!

Я написал с должным негодованием и без малейшей надежды, но хоть немного успокоил Мэри. Чтобы не заводить ее снова, я не сказал о Лендисе.

Среда прошла тихо – правда, утром принесли письмо Для Мэтью, и в левом углу конверта виднелась надпись «Общество телепатических явлений». Я прочитал его в вагоне. Автор слышал по радио о необычных подвигах Мэтью и решил, что все это будет интересно членам его кружка. Если Мэтью не возражает, и т. п.

Да, в среду было тихо, но четверг возместил это с лихвой.

Я пытался читать «Таймс» – что непросто в переполненном вагоне, – когда случайно увидел фотографию в «Дейли телеграф», которую держал пассажир напротив, и она сразу чем-то привлекла мое внимание. Я подался вперед, чтоб лучше видеть. У тех, кто ежедневно ездит в поезде, вырабатывается особый рефлекс на такую нескромность. Мой визави опустил газету, взглянул на меня так, словно я браконьер или убийца, и развернул ее на другой странице.

Все же то, что я успел заметить, взволновало меня, и на вокзале Ватерлоо я стал искать этот номер, чтобы посмотреть как следует. Однако «Дейли телеграф» распродали. Утвердившись еще сильнее в своих подозрениях, я добрался до Блумсбери-сквер и тут же послал искать по в'сему учреждению свежий «Телеграф». К счастью, один нашли и принесли мне. Я развернул его, исполненный предчувствий, – и не зря…

Полстраницы занимали фотографии рисунков с выставки школьников. Тот, который привлек мое внимание еще в вагоне, снова встревожил меня и затмил все другие. Это был вид из окна; внизу, на улице, несколько мальчиков с ранцами толкались у каких-то ворот. Мальчики были угловатые, длинные, и многих бы это удивило – но не меня. Мне не нужна была подпись, и все же я прочитал: «Рисунок „Домой“ двенадцатилетнего Мэтью Гора из Хинтона, в Хиндмере, говорит о таланте и наблюдательности, редких для таких лет».

Я все еще смотрел на рисунок, когда вошел Томми Перселл и заглянул через мое плечо.

– А! – сказал он. – Видел, видел. Поздравляю. Так и думал, что это ваш. А я и не знал, что у него такие таланты. Очень тонко… хотя довольно странно, а?

– Да, – ответил я, и мне показалось, что газета скользит у меня из рук, – довольно странно.

Лендис залпом выпил полрюмки шерри.

– Видели газеты? – спросил он.

Я не стал притворяться, что не понимаю.

– Видел сегодняшний «Телеграф», – ответил я.

– А «Стандард»? Они тоже напечатали и дали целый абзац о даровитом ребенке. Вы мне об этом не говорили, – с упреком прибавил он.

– Я сам тогда не знал.

– И про плавание тоже?

– Это все потом случилось.

– Конечно, и там, и тут – Чокки?

– Кто ж еще! – сказал я.

Он подумал немного.

– Довольно опрометчиво, а? Не надо было выставлять эту картинку.

– Мы ее не выставляли.

– Вот досада! – бросил Лендис и заказал еще два шерри. – Да, картинка, – снова начал он. – Фигуры какие-то странные, вытянутые… тощие, что ли. Они у него всегда такие?

Я кивнул.

– Как он их рисует?

Я рассказал ему все, о чем Мэтью поведал нам. Он не удивился, только задумался. Потом начал так:

– И не одни фигуры. Все вертикальные линии длинней, чем надо. Как будто их видит существо, привыкшее к другим пропорциям… как будто там у них все шире, приземистей. – Лендис оборвал фразу, бессмысленно глядя на рюмку. Потом лицо его осветилось. – Нет, не то! Как будто смотришь сквозь особые очки и рисуешь, что видишь, без поправки. Наденьте другие стекла, сокращающие вертикальные линии, – и все станет на место. Должно быть, зрение Чокки не совсем совпадает со зрением Мэтью…

– Нет, не пойму, – сказал я. – Ведь глаз, который видит натуру, видит и картинку.

– Это просто аналогия… – уступил он, – я говорил приблизительно… а может, упростил. Но что-то в этих линиях есть. Пойдемте-ка пообедаем.

За обедом Лендис подробно спрашивал о происшествии в Бонтгоче. Я рассказал, как мог, и он решил, что это чуть ли не важнее рисунков. И тогда, и потом, дома, меня поражало, что он совсем не удивился. Мне даже порой казалось, что он разыгрывает меня – хочет проверить, как далеко я зайду. Но нет, в его речах не было и намека на недоверие; он принимал самые поразительные вещи.

Я все больше ощущал, что он зашел дальше меня – я волей-неволей соглашаюсь принять Чокки как гипотезу, а он просто верит в него. Словно, думал я, он следует правилу Шерлока Холмса: «Когда все невозможное исключено, считайте правдой то, что остается – как бы невероятно оно ни было». Почему-то мое беспокойство от этого усиливалось.