Анатолий Агарков - Пчелы острова Флибустьеров

Невозможно! Невозможно не то, что они были, а то чтобы я захотел этого воплощения. Я знаю себя. Мне чужды кровопролития. Мой конек – распутывать и находить решения сложных проблем.

Может быть, дана вводная, как сохранить жизнь в такой сложной ситуации?

Это скорее похоже на истину.

Оцепенение спало.

Снова ощущаю себя. Снова чувствую боль, чувствую, как из рассеченной груди ручейком сбегает кровь на песок. Слышу литавры и рев толпы на террасах амфитеатра. Где же противник мой? Где тот, кто рассек мою грудь и оставил в ране свой меч?

Ага, вижу – он, вскинув руки вверх, обходит арену по периметру и срывает аплодисменты зрителей.

Как же мне выжить в такой ситуации?

Надо найти способ спасения.

Прикинуться мертвым?

Собраться с силами, выдернуть меч из своей груди и поразить противника, когда он наклонится за ним?

Смириться и ждать конца? – ситуация не имеет положительного решения.

Чем я сражался? Наверное, трезубцем и сетью. Тогда такое решение. Пока его меч в груди моей, а трезубец где-то валяется, выбитый из моих рук – мне надо из последних сил подняться, с трезубцем или мечом напасть на него безоружного.

Или такое – наверное, мне по силам встать на колени и воздев руки к толпе попросить снисхождения. Пощадят или нет? Господи! За что же ты меня так?

Все дело в выборе толпы. Не угодишь, большой палец правой руки опустится вниз – а это не шутки. Это означает смерть!

Тому, кто затевает подобные путешествия, не мешало бы снабдить меня каким-то оберегом перед головокружительным падением в водоворот Истории. А то вот теперь придется умирать. Что за напасть!

Бормоча ругательства неведомому Никому, призвал на помощь образ мужественного Спартака, чтобы смелости себе придать. Человек, способный путешествовать во времени, не должен пасовать перед толпой ничтожеств!

О, да! Ведь я сегодня в вечном городе! Приветствую тебя, великий Колизей!

Я поднял руку и помахал ею беснующейся толпе.

На народе смерть красна! – считает русский народ. Это для меня!

Есть вещи, которые даже вдохновляют на смерть. К примеру, женщины.

Есть вещи, которые презирают все мужчины. К примеру, страх.

В чем смысл этой ситуации, который мог бы стать разгадкой к тайне – почему я здесь и почему ранен? А почему толпа казнит большим пальцем правой руки? Ужель левая – рука сомнения и смуты? Кто-то сказал? Нет, я только что придумал сам! Круг замыкался на арену – на которой я, мой будущий убийца и еще многоликий судья, что так неистово приветствует его, сидя на трибунах цирка Рима.

Но судьи могут пощадить меня, если их пронять.

Чем? Как? Что в их душе сейчас творится? Чем полнится душа античного плебея?

Страсть к зрелищам… легковерный ум… может, суеверия…

Между тем, победитель мой арену всю обошел кругом, сорвал аплодисменты и цветы с мелкими монетами – подошел ко мне. Сейчас свершится самое отвратительное из всего, что может случиться – мне выпустят на свободу душу, а тело станет истекающим кровью мясом.

Я вздрогнул, когда победитель мой схватил меня за волосы и рывком поставил на колени. Я сразу перестал паниковать – только эта тварь так завернул мне голову назад, что я ничего не видел кроме неба голубого и его предплечья.

Толпа снова взвыла. Может, пощадят? Пустая надежда.

Но что же он медлит? Он смотрит на сенаторскую трибуну, где кто-то один из всех в бело-пурпурных тогах узаконит мою судьбу большим пальцем правой руки, руководствуясь мнением толпы. Ох, уж этот мне республиканский Рим! Пожалуй, с императором было бы попроще.

Оглушительно взревела толпа – решение принято!

Противник мой потянулся к своему мечу, торчавшему в моей груди.

Я опередил его буквально на мгновение. Схватил за рукоятку, выдернул и всадил ему меч в живот, ощутив рукой, как лезвие уперлось в позвоночник.

– Будь ты проклят! – я закричал, ощущая в душе дикую ненависть к убийству. – Будь проклят Рим!

Рим откликнулся новым взрывом восторга!

Мой новый яростный нажим рассек таки его позвоночник – почувствовал это рукой, сжимавшей рукоять меча, почувствовал это шевелюрой, вдруг вырвавшейся из его ладони. Он застонал и рухнул на колени. Теряя жизнь или сознание, уткнулся носом мне в ключицу.

Я его обнял – мы оба умираем, брат! Ни ты, ни я не виноваты в этом.

Толпа еще шумела на трибунах, когда к нам подбежали служители Колизея.

Ухо, приложенное к груди, разделило наши судьбы – меня унесли на руках, его с петлею на ногах уволокла лошадь.