Ким Робинсон - Голубой Марс

Так в чем же дело?

В том, что это прошлое. Оно было и его не было. Вся его жизнь. Если не существовало никакой реальности, кроме настоящего момента – сменяющего одну постоянную Планка за другой и служившего невообразимо тонкой мембраной между прошлым и будущим, то чем, собственно, была его жизнь, такая тонкая, лишенная осязаемого прошлого и будущего? Цветной вспышкой? Нитью, потерянной в процессе размышления? Реальность была настолько мала, что ее едва удавалось ощутить. Неужели им даже не за что ухватиться?

Он попытался об этом сказать, но стал запинаться и умолк.

– Ну, – начала Энн, по-видимому сумевшая его понять. – По крайней мере, мы что-то помним. То есть мы согласны в том, что мы с тобой туда ходили. Что-то себе надумали, но ничего не вышло. Случилось нечто, чего мы в тот момент не поняли, поэтому не удивительно, что мы не смогли как следует это запомнить и теперь вспоминаем по-разному. Чтобы что-то запомнить, нужно это понять.

– Правда?

– Думаю, да. По этой же причине двухлетние дети не запоминают того, что происходит вокруг. Они прекрасно все чувствуют, но ничего не запоминают, потому что не понимают должным образом.

– Наверное.

Он не был уверен, что память работает именно так. Воспоминания раннего детства состояли из эйдетических образов, как экспонированные фотопластинки. Но если она была права, то, пожалуй, и все нормально: ведь он положительно знал, что Хироко являлась к нему в бурю, и ощущал ее руку на своем запястье. В тот вечер бушующей стихии он прочувствовал это всем сердцем…

Энн шагнула вперед и обняла его. Он повернулся к ней щекой, прижавшись ухом к ее ключице. Она была высокой. Он ощущал близость ее тела, крепко обнял в ответ. «Ты этого никогда не забудешь», – подумал он. Она отодвинулась назад и взяла его плечи.

– Это просто такое прошлое, – сказала она. – Думаю, оно не объясняет, что произошло между нами на Марсе. Это уже совсем другое.

– Наверное.

– Мы во многом не соглашались друг с другом, но у нас были общие… общие понятия. Для нас имели ценность одни и те же вещи. Помню, ты как-то старался, чтобы я почувствовала себя лучше – во время наводнения, когда мы ехали в машине-валуне.

– И ты мне помогла – когда Майя на меня кричала, после того как погиб Фрэнк.

– Да, – согласилась она, вспомнив. До чего же сильны были их воспоминания в эти удивительные часы! Та машина стала для них настоящим горнилом, в котором они все претерпели изменения, каждый по-своему. – Вроде бы да. Это было несправедливо: ты просто пытался ей помочь. И ты тогда так смотрел…

Они стояли и глядели на скопление приземистых сооружений, составлявших Андерхилл.

– И вот мы здесь, – наконец проговорил Сакс.

– Да, вот мы здесь.

Неловкое мгновение. Затем еще одно. Когда живешь с кем-то, такое случается раз за разом. К этому нужно было как-то привыкнуть. Он отступил назад. Протянул руку и взялся за ее кисть, крепко сжал. Затем отпустил. Она сказала, что хочет прогуляться к Надиной аркаде, по нетронутым дебрям западной части Андерхилла. Она испытывала такой сильный прилив воспоминаний, что не могла сосредоточиться на настоящем. Ей нужно было пройтись.

Он ее понимал. И она ушла, помахав ему рукой. Помахав рукой! И он увидел Койота – тот находился возле соляных пирамид, освещенный предвечерним светом. Ощутив марсианскую гравитацию – впервые за несколько десятилетий, – Сакс вприпрыжку двинулся к этому маленькому человечку. Единственному из первой сотни, кто ростом был ниже самого Сакса. К своему боевому товарищу.

Тут и там натыкаясь на события всей своей жизни, ввергаясь от них в шок на каждом шагу, было весьма непросто сосредоточиться на асимметричном лице Койота, с множеством, как у Деймоса, граней. Но оно находилось прямо перед Саксом – вибрируя и будто бы плавно сменяя свои же очертания из прошлого. Неизвестно еще, каким выглядел Сакс в глазах других или что бы он увидел в зеркале, – мысль об этом туманила голову, ему даже стало интересно проверить, может быть, посмотрев в зеркало, он вспомнил бы что-нибудь из своей юности, и его внешний вид тоже бы исказился.

Десмонд, выходец с острова Тобаго и потомок индусов, говорил что-то невразумительное, что-то об азотном опьянении, и было неясно – описывал ли он ощущения от процедуры или какой-то случай в море, произошедший с ним в молодости. Саксу не терпелось обрадовать его тем, что Хироко жива, но, едва раскрыв рот, чтобы это сказать, он остановился. Десмонд выглядел таким счастливым; он бы ему не поверил. Это лишь расстроило бы его. Знание, добытое из опыта, не всегда переводилось в знание, полученное в результате анализа. Это было печально, но ничего не попишешь. Десмонд не поверил бы ему потому, что не ощущал ее руки на своем запястье. Да и почему он вообще должен ему верить?