Геннадий Бурлаков - Гвардия принцессы. Трилогия «Материализация легенды». Том 3

Слезу уже давно забила пыль.

В груди шершавый шелест каждый вдох.

На завтрак горькая трава полынь,

А вместо ужина – храни вас Бог!

Но глаза видят, хотя и мутно. И хорошо, что могут видеть. Видеть этот песок, этот путь по барханам, это яркое солнце. СОЛНЦЕ… Источник жизни на Земле, – и источник моей погибели в скором времени. Словно дуга электросварки светит в лицо, – светит, просто выжигая всё вокруг не хуже такой электросварки. Многократно облезшие нос, щеки, скулы обтянуты просто потрескавшимися в лохмотьях остатками пересушенной кожи. Сухими и горячими на ощупь… Наверно, горячими, – потому что кожа ладоней, которыми я прикасаюсь к лицу, уже ничего не чувствует, а только шуршит: сухая кожа по сухой коже.

Попытки спрятать лицо под поля армейской панамы ничего не дают. Солнце продолжает светить в лицо отраженным от песка светом, точно так же ослепляющим своим сиянием, испепеляющим своим жаром. Чуть менее испепеляющим и ослепляющим, – но таким же нестерпимым. Идея завязать лицо тряпками от иссушающего и выжигающего солнца хороша сама по себе, но сильно затрудняет дыхание раскалённым сухим воздухом, разреженным, очень бедным кислородом. Или мне кажется, что кислорода так мало из-за высушенных легких и сгустившейся крови в сосудах. Горячий воздух поднимается вверх, как струи от костра, меняющие прозрачность и преломление света – привычных свойств воздуха.

Лишь колючки вокруг да сухая трава,

Море пыли и море песка.

В след повернута ящерицы голова,

Да преследует молча тоска.

В голове – словно пыльный туман, сухое марево… Головокружение, слабость, легкая дрожь во всех мышцах. Нет, когда я поднимаю и подношу руку к глазам, то дрожи в руке нет, но ощущение внутренней дрожи продолжается уже непрерывно. Головокружение преследует постоянно, – стоя, сидя, лежа. Но особенно усиливается, когда я поднимаюсь, сажусь из положения лежа, встаю на ноги. Вот тогда есть реальная возможность упасть вновь на землю, потому что головокружение доходит до того, что просто темнеет в глазах и теряется сознание. Недостаточно просто усилия воли, – воля есть, усилие есть, а влаги внутри для их реализации нет. На фоне слабости во всех внутренне дрожащих мышцах мозг просто приостанавливает свою деятельность и «экран гаснет». После этого не наступает ни «перезагрузка», ни «отключение», – просто немое молчание, пустое бездействие, просто остановка. Приходится преодолевать это состояние медленным подъемом из положения лежа в положение сидя. ОЧЕНЬ МЕДЛЕННО! И еще медленнее подниматься на корточки, или на колени, долго сидеть в такой позе, пока восстановится «картинка» перед глазами. Потом еще и еще медленнее выпрямлять ноги, поясницу, спину, грудную клетку, – добиваясь «прямохождения». Конечно, приматы делали это тысячелетиями, – добивались прямохождения, – а у меня на это уходят, может быть, только десятки минут, – но если я поспешу на любом этапе, то опять окажусь без сознания на земле. И опять придется всё начинать сначала. Теряя время и остатки влаги внутри.

Ощущение такое, что изображение передо мной подрагивает, как на экране телевизора с нарушенной кадровой и построчной разверткой. Тошнота была и раньше приступами, а теперь просто не проходит. Рвать желудку нечем, – влаги и содержимого нет ни в нем, ни вообще в организме. Потому рвота в принципе невозможна. Нечем. Просто нечем, – и всё тут.

Просто в сосудах почти не осталось влаги, а потому и крови, которая уже почти не переносит кислород и питание ко всем органам. И страдает больше всего чувствительный к таким состояниям мозг. Не меньше страдают и другие органы. Почки я уже забыл, когда работали и выдавали мочу. Для этой выделительной функции нет ни воды, ни энергии. Думаю, что желудочный сок давно высох, а желчь засохла и потрескалась в желчном пузыре.

Высыхает пот у сведенных скул, -

Марафону длинному виден конец:

Показался на горизонте аул,

И жара спадает. Спасибо, Творец!

Конец? Типа, смерть, да? Нет, дудки! И короткие дудки, и длинные дудки! Я сижу прямо на песке и пересыпаю из руки в руку песок, пытаясь понять, смогу ли я ловить струю песка, скоординировав для этого работу сразу двух рук одновременно. Песок сначала сыпется больше на землю, его струя промахивается и не попадает из ладони в ладонь. Но от этого зависит, смогу ли я встать на ноги и продолжить путь. Оставаться под палящим солнцем без движения просто нельзя. Это будет смерть. Это переход из полусухого состояния в полностью высохший обтянутый пергаментной кожей скелет, которые я встречал по пути сюда. Это высохшие руки, сжимающие оружие, и ноги, выпадающие из сапог, т.к. ноги уменьшились при полном высыхании в своих размерах. Это заметенные песком открытые мутные глаза, смотрящие уже не на горизонт, а внутрь себя. Это остановившееся навсегда дыхание, замершее сердце, это так и не появившаяся слеза узнавания бывшего однополчанина, так и не добравшегося до спасительной базы вчера или год назад. В пустыне в такой жаре и сухости, высохшие трупы не разлагаются, и потому трудно определить сроки их нахождения тут. Неделю, месяц, год назад… Конечно, если их найдут местные хищники, то они ускорят эти все процессы своими зубами. Но до этого времени только выгоревшие гимнастерки, пересохшая кожа сапог, да потрескавшийся и облупившийся от жары приклад «калаша» будут говорить, что этот человек… Эти люди… Это воинское подразделение…